«Донбасс меняет Россию, она становится другой». «Антифашист» поговорил с Сергеем Захарченко, сыном первого главы ДНР

Сергею Захарченко, старшему сыну Александра Захарченко, 25 лет. Он окончил вуз в Москве, вступил в КПРФ и вернулся в Донецк — чтобы продолжить дело отца, как говорит он сам. В предпоследний день марта, когда столицу ДНР накрыл невиданный за всю зиму снегопад, «Антифашист» встретился с ним, чтобы узнать подробности.

Мы поговорили о том, как изменилась жизнь Сергея после того, как его отец стал главой воюющей республики, какой была студенческая жизнь (и почему московский, а не донецкий вуз), о первой работе (на стройке), СВО, Стрелкове и Сталине, идеях коммунизма в цифровую эпоху и будущем Донбасса.

— Осенью 2014 года ваш отец стал главой ДНР. Как изменилась ваша жизнь в связи с этим?

— В мае я окончил школу, и тогда же произошёл первый серьёзный обстрел Донецка, несколько снарядов разорвалось рядом с моей школой. Выпускного у нас не было, мы просто забрали документы — и всё. Когда осенью отец стал главой, ничего особо не поменялось. Я никому об этом не рассказывал, ни перед кем не хвастался, поэтому отношение людей ко мне не поменялось. Единственное изменение — это вопрос безопасности. После школы я поступил в Донецкий железнодорожный институт — я с детства увлекался этим направлением, занимался на детской железной дороге. Так вот представители спецслужб сказали, что появляться в вузе мне нельзя из соображений безопасности, поэтому я учился дистанционно первый год. Но потом ясно понял, что дистанционная учёба — это не учёба, и решил, что нужно ехать в Россию, чтобы нормально учиться. Поступил в аналогичный вуз в Ростове-на-Дону. Уже расположился там, когда 1 сентября мне позвонил отец и сказал, что есть возможность поехать учиться в Москву. Через две недели я забрал документы из Ростова и уехал в Москву.

— Поступили в РАНХиГС. На какой факультет?

— У меня было направление зарубежное регионоведение, управление проектами и программами. Учиться мне нравилось, но за высокими оценками я не гнался и ночами не зубрил. Студенческая жизнь была весёлой, нашёл много новых друзей, познакомился с интересными людьми — профессорами, политиками, депутатами Госдумы. Во время учёбы писал работу по анализу политических персоналий в нашем конфликте, анализировал и украинских политиков, и наших, в том числе, отца и Игоря Плотницкого, который на тот момент был главой ЛНР.

— Отца анализировали?

— Да. Я всегда старался критически относиться к его деятельности. Считал, что как сын имею право его критиковать.

— В вузе знали, чей вы сын?

— Нет, никто не знал, кроме руководства РАНХиГС. И, скажу откровенно, далеко не все в руководстве были рады тому, что у них учатся ребята из Донбасса. На нас это никак не отражалось, никто нам палки в колёса не вставлял, но осознавать, что тебе не сильно рады, было не очень приятно. Но это недолго длилось, потом как-то все свыклись. А узнали, чей я сын, только после гибели папы, когда Следственный комитет вызвал меня на допрос повесткой, которая пришла в вуз. Тогда уже все узнали, кто я.

— В вузе говорили о событиях в Донбассе? Как студенты относились к тому, что происходило у нас все эти годы?

— Периодически говорили, да. Но знаете, когда людей это не касается напрямую, это довольно отстранённые разговоры. И я их понимаю вполне. Мы же, например, не обсуждаем Сирию сутки напролёт, при том, что там погибло очень много людей, а города лежат в руинах. Вот так и в этом случае: мы пытались рассказывать, что на самом деле у нас происходит — кто-то сочувствовал, кто-то удивлялся, кому-то было всё равно. Даже сейчас, когда СВО в разгаре, в Москве далеко не все понимают, что происходит на самом деле, при том, что это уже касается непосредственно их. И я говорю не только о студентах, я, например, сталкивался с тем, что даже депутаты региональных парламентов в России не понимали, что происходило в Донбассе, в чём была суть нашего конфликта с Украиной.

Я считаю большим упущением, что людей все эти годы недостаточно информировали. Вспомните, как всё начиналось у нас. 2014—15 годы, в это время ещё освещали события у нас на федеральных каналах, а потом всё, переключились на Сирию, на внутренние проблемы, и пока не началась СВО, никто о нас особо не вспоминал. Поэтому многие люди до сих пор не понимают, для чего вообще СВО, какие у неё цели, задачи, почему, во имя чего погибают русские ребята.

— Что произошло в 2014 году, на ваш взгляд? Как вы это отразили в своей научной работе, о которой сказали только что?

— Большой, сложный вопрос, многоуровневый конфликт. То, что произошло у нас в Донбассе — это был выбор народа, прежде всего. Выбор не соглашаться с тем, что произошло на Украине, с тем госпереворотом, инициированным США. Выбор отстоять свои интересы, ценности, взгляды на жизнь, добиться того, чтобы с нами считались. Это что касается Донбасса. Россия не хотела, чтобы в Крыму размещались базы НАТО, поэтому там появились «вежливые люди», и Крым стал российским. Я не побоюсь это высказать — Донбасс, в свою очередь, стал щитом для Крыма, потому что, если бы ВСУ не пошли на Донбасс, они рано или поздно пошли бы на Крым, и всё то, что происходило у нас 8 лет, было бы в Крыму, а Россия оказалась втянутой в войну гораздо раньше. Самое главное — мы стали полем боя между двумя сверхдержавами, Россией и США. То, что происходит сейчас, это конфликт двух сверхдержав, двух цивилизаций. Мы выбрали в нём свою сторону.

— Вы приезжали в Донецк, когда учились в Москве? Что вам тут нравилось, а что нет?

— Да, я жил на два города — и в Донецке, и в Москве. В Донецке оставались все мои родственники — и мама, и бабушка с дедушкой и по папиной линии и по маминой. Я приезжал на все праздники, на каникулы, иногда даже мог пропустить какие-то занятия в вузе, чтобы с ними подольше побыть дома.

Что мне всегда нравилось и сейчас нравится — это вот этот вот дух объединения, который есть у нас, когда каждый друг другу старается помочь. Люди объединяются, откликаются на просьбы о помощи, не бросают друг друга в беде. Меня это объединение, этот командный донецкий дух вдохновляет.

Что не нравилось и не нравится сейчас. Есть такое высказывание, «революцию делают романтики, а её плодами пользуются проходимцы». И мы, к сожалению, не смогли этого избежать. Есть люди, которые воспользовались этим народным подъёмом, духом объединения в своих целях, меркантильных, прежде всего. Кто-то выступал за свободу, независимость, справедливость, отдал свою жизнь во имя этого, а кто-то на этом просто наживался.

— С отцом часто общались в то время? Власть изменила его?

— Общались, конечно. Мы никогда не обсуждали ни его работу, ни политику, когда я приезжал. Гуляли вместе, ездили пострелять на «Артёмиде», говорили на разные личные темы, но о политике или его работе — никогда.

Власть его не изменила, я не увидел никаких перемен в нём. Он всегда стремился помогать людям, никогда мимо людей, которые просили что-то, не проходил. Мне мама рассказывала, что они с папой как-то шли с двумя сумками еды от друзей — это давно было, я ещё был очень маленьким — и отец увидел человека, который просил милостыню в переходе. И он эти две сумки ему отдал. Моя мама всегда старается всем помочь, всем, кто к ней обращается, и отец был таким же. Последнее его 9 мая, когда мы шли после парада, он подошёл к бабушкам, которые сидели на лавочке в парке, поговорил с ними, спросил, какие у них есть проблемы, тут же дал поручение министрам, которые были рядом с ним, решить эти проблемы. То есть, он всегда был очень искренним, очень открытым человеком, сострадательным и власть его в этом отношении никак не поменяла. За справедливость, за доброту, за человеческое отношение к другим людям.

— Отца много критиковали в украинских и российских СМИ, в соцсетях. Как вы относились к этой критике, и каково это — читать не самые лучшие вещи о близком человеке?

— Читал, да. Обидно, конечно, было, потому что знаешь его настоящего. Ну, так всегда бывает. Наверное, нет ни одного лидера, главы государства, просто известного человека, которого бы не критиковали. Иногда это бывает оправданно, иногда нет. Особенно неприятно, когда это просто выливание грязи, а не по делу.

Недавно я прочитал пост Стрелкова, он комментировал одно из моих интервью, и снова негативно отозвался об отце. Что-то вроде того, что отец мечтал о власти и деньгах, одновременно с этим хотел нравиться людям. Так вот, при мне было несколько случаев, когда он отказывался от очень больших денег. Люди приходили к нему с мешком денег и просили открыть бизнес, деньги приносили за то, чтобы он помог им это сделать — он их посылал и никаких денег не брал, хотя их было, правда, очень много. Я это видел сам. И к власти он никогда не стремился, так сложились обстоятельства, судьба, если хотите. Но я не помню, чтобы он сам когда-то стремился попасть во власть, мечтал об этом, прилагал какие-то усилия в этом направлении. Он жизнь положил за республику. И я считаю, что Стрелков не прав в своих высказываниях. Если бы я лично его увидел, я бы поговорил с ним на этот счёт, попытался бы объяснить, что он не прав.

— Чем вы занимались после окончания вуза?

— Работал. Работать я начал ещё до поступления в вуз. Начинал на стройке, газоблоками стены в квартирах укладывал. На нарезке подоконников работал. Потом листовки раздавал.

— Отец уже был тогда главой?

— Да. Я никогда не пользовался вот этим всем без крайней нужды. И отец всегда был против, чтобы я использовал какие-то его связи, знакомства... Когда закончил РАНХиГС, работал представителем в банке Тинькоф. Развозил банковские карты клиентам, три месяца поработал, очень сильно заболел ковидом, месяц пролежал. Потом пару месяцев поработал в консалтинговом центре, нашёл эту работу по объявлению, но очень быстро оттуда ушёл, потому что работа, по сути, заключалась в том, чтобы убеждать людей вкладывать деньги в то, что далеко не факт принесёт им доход. Это было против моей природы, мне там было очень тяжело морально, и я ушёл. Тогда, если помните, из-за ковида все сидели по домам, работы вообще не было никакой — кроме вот таких вот сомнительных консалтинговых центров — и у меня денег уже совсем не осталось. Тогда общие знакомые познакомили меня с Дмитрием Саблиным из Госдумы, и я попросил, чтобы он помог мне с работой. Он взял меня к себе в «Боевое братство», я занимался там аналитикой. Проработал там два года.

— А как оказались в КПРФ? Дмитрий Саблин состоит в «Единой России», почему не вступили в эту партию?

— Я сам пришёл в КПРФ, меня никто не приглашал туда. Я хочу быть политиком, и мне импонирует идеология коммунистов. К тому же я довольно давно, уже лет семь, наверное, знаком с Казбеком Куцуковичем Тайсаевым. КПРФ всегда помогала Донбассу, с самого начала, с 2014 года.

— СВО идёт уже более года, вы не на фронте. Почему?

— Когда началась СВО, я жил тогда ещё в Москве, первой моей мыслью было пойти добровольцем на фронт, тем более, что здесь, дома начались самые активные боевые действия, наши ребята освобождали Мариуполь. Я тогда как раз работал в «Боевом братстве», и увидел, что в тот момент проявилось очень много других проблем — со снабжением, с юридическим оформлением добровольцев, с поддержкой их семей. Я начал заниматься этими вопросами. Помогал по гуманитарной линии военным и их семьям, искали пропавших без вести ребят, находили. Тогда я понял, что в тылу приношу гораздо больше пользы людям, чем на фронте. В Донецке, в Компартии, я продолжу этим заниматься. Но если ситуация кардинально изменится, и я увижу, что я как солдат нужен на передовой, что больше пользы от меня будет там, я пойду на фронт.

— Зачем вам политика?

— Я хочу помочь как можно большему числу людей в республике.

— В чём помочь? И чем помочь?

— Если говорить в общем — я хочу сделать жизнь наших людей легче, счастливее. Наши люди очень много пережили, прошли через огромное количество испытаний за эти годы. Если говорить конкретнее, как минимум, я хочу облегчить общение людей с бюрократическим аппаратом, не секрет, что сейчас в этой сфере очень много проблем и недопонимания. Многие, кому нужна помощь государства, просто не знают, с чего начать это общение с властью. Я хочу сделать этот диалог качественнее и проще. Я хочу попытаться внедрить, пока хотя бы как пилотный проект, то, что я увидел при посещении совхоза имени Ленина Павла Грудинина в Подмосковье — мне кажется это эталоном того, как должна быть устроена социальная жизнь на народном предприятии. Я также хочу заниматься социализацией инвалидов, тем более, в связи с войной у нас таких людей теперь очень много.

— То есть, речь идёт о социальных проектах?

— Да, на ближайшую перспективу пока так.

— Что вас так впечатлило в совхозе Павла Грудинина, можете рассказать?

— Я о нём узнал ещё задолго до того, как пришёл в КПРФ. Я там побывал. Там два детских сада, похожих на диснеевские замки, очень продвинутая школа, где есть всё, что нужно для развития ребёнка — и химическая лаборатория, и спортзалы, биологическая лаборатория, класс трудов, где мальчики могут резать по металлу, там станки стоят, кухня оборудована, где можно научиться готовить еду, швейные машинки, где можно научиться шить — и там шьют прямо настоящую красивую одежду, два класса робототехники, токарный класс, студия звуко- и видеозаписи, то есть дети могут попробовать себя в роли оператора, ведущего, звукорежиссёра и так далее. Я даже расстроился, что я уже не ребёнок и не могу посещать такую школу. Там очень красивый жилой квартал, где живут сотрудники предприятия, это была зима, и там такие красивые арки, украшения, которые создавали новогоднее настроение, ярмарки новогодние проводились. Там прекрасный парк Лукоморье по сказкам Пушкина для детей. Там есть контактный зоопарк даже. Всё это создано на доходы народного предприятия Грудинина, то есть, даже в наших нынешних реалиях можно созидать, получать прибыль и вкладывать её в улучшение жизни людей.

— Коммунистическая идея в новом мире. Как должны реализоваться идеи коммунизма в мире нейросетей, цифрового рубля, цифрового паспорта и так далее. Как вы это видите?

— Недавно вышла компьютерная игра, называется Atomic Heart. В самом начале она показывает идеи коммунистической утопии, что могло бы быть, если бы Советский Союз не распался, вернее, если бы его намеренно не развалили, если бы развитие пошло по иному пути. Это была огромная страна, с мощнейшей промышленностью — один только Сталин построил тысячи предприятий. Это невероятный масштаб, невероятный успех. Не уверен, что даже Китай может похвастаться такими результатами, хотя Китай сейчас один из самых ярких примеров того, чего может достичь коммунистическая страна. Это вторая экономика мира, хотя пару десятилетий назад, 70 лет назад это была довольно отсталая страна. Да, там, безусловно, своя специфика, и мы не можем просто копировать то, что там происходит. Но в целом это отличный пример того, что идеи коммунизма, социализма прекрасно могут воплощаться в новом высокотехнологичном мире.

— Вы упомянули Сталина. Как относитесь к периоду его правления?

— Мы много спорили об этом с моими друзьями, когда я учился ещё. Я всегда отстаивал мнение о необходимости сильной руки. У нас огромная страна, и без сильной руки, без сильной власти нам будет очень сложно. Сталин строил новое государство в условиях послевоенного времени, имею в виду гражданскую войну, и предвоенного времени. Старый мир рушился, новый строился, и, вероятно, на тот момент, просто не было возможности действовать иначе, чем вот так вот. Вот сейчас взять ситуацию — наши медики пишут петицию президенту, что нет обещанных им доплат. Кто в этом виноват? Почему такая ситуация вообще произошла? Кто за это будет наказан? Если никто, такая ситуация снова повторится. Колоссальные деньги просто испарились. Что нужно сделать с таким чиновником? Сталин, вероятно, поставил бы его к стенке. В Китае, предполагаю, сделали бы точно так же. Да, были и несправедливые приговоры, была куча доносов — всё это было, этого нельзя отрицать. К сожалению, всё это есть и сейчас. Но я не думаю, что таких случаев было подавляющее большинство. Поэтому я считаю, что фигура Сталина, а потом уже и Ленина в значительной мере была демонизирована. Особенно после 1991 года, когда власть перешла к другим людям, которым необходимо было демонизировать предшественников, их идеалы, их ярких лидеров, чтобы оправдать своё нахождение у власти. Мол, да, мы плохие, но те были ещё хуже. История показывает, что всё это совсем не так. Я против обожествления исторических личностей, но также я против и их демонизации.

И любую историческую личность нужно рассматривать в контексте той эпохи, в которой она жила и руководила. Из нашей позиции до начала СВО, с позиций мирной, спокойной, сытой жизни какие-то действия Сталина кажутся ужасными, а вот после начала СВО, когда проявилось огромное количество проблем, за которые никто не несёт ответственности, во всяком случае, публично, взгляд меняется, и методы Сталина уже не кажутся такими неприемлемыми.

— Борис Литвинов в интервью нашему изданию сказал, что вы будете заниматься молодёжной политикой в партии. Какой должна быть молодёжная политика в республике, как вы себе это видите?

— Я общаюсь с ребятами сейчас, и они мне говорят: «У нас при твоём отце была надежда». Я хочу возродить вот этот вот дух. Я хочу вернуть эту надежду.

— Каким образом?

— В общем это можно сделать путём объединения. Молодёжь нужно объединять, чтобы ребята могли находить своих единомышленников и делать полезные дела для общества — начиная от своей улицы, района, города и до республики в целом. Хочу, чтобы молодые ребята задумывались о помощи ближнему. Чтобы они думали не только о себе, а научились помогать и отдавать что-то своё. Чтобы они понимали, что это — их посёлок, их город, их республика и их страна. Чтобы чувствовали не только сопричастность к событиям здесь, но и прямо в них участвовали и на них влияли. Чтобы понимали, что это — их дом, и они в нём хозяева. Это основа. А инструментов много разных есть. Если мы возьмём комсомол, то там много разных программ предусмотрено для работы с молодёжью, просто нужно брать и делать, это уже инструменты достижения цели. Но цель — вот такая.

— Россия выступает за традиционные ценности, такие как семья, религиозность, традиционные отношения между полами. Тем не менее, ваши ровесники в основном воспитаны на несколько иных ценностях: свободных отношениях, гендерного равенства, отсутствия привязанности к своей стране, когда родиной является весь мир. Наверняка вы знакомы с таким понятием как «цифровые кочевники». Вы какие ценности готовы отстаивать, как молодой политик? Займёте какую-то одну сторону, попытаетесь соединить то, что можно соединить?

— Я считаю, надо быть гибким. Глобализм в его нынешнем виде — это тот же коллективизм, который так сильно осуждали критики Советского Союза. Просто сейчас он транслируется от лица США. Но далеко не всё, что есть в США, подходит нам, да и вообще всему миру. Мне, например, интересен азиатский регион, я наблюдаю за его развитием, и там есть страны, у которых есть чему поучиться — это и Сингапур, и Южная Корея, но, вместе с тем, это и Северная Корея. Несмотря на то, что это очень закрытая страна, мне, например, интересно её внутреннее устройство, как она все эти годы противостоит внешнему давлению. Думаю, дело здесь не только в наличии ядерного оружия. Если взять Европу, то мне нравится устройство Германии, её политика земель, когда большая часть налогов не уходит в центр, как у нас, а остаётся на местах, позволяя регионам, землям в их наименовании, развиваться. Поэтому мы должны заимствовать всё лучшее, что уже есть в мире, весь лучший опыт брать и внедрять у себя то, что нам подходит. Конечно, есть некоторые базовые ценности, которые заложены в нашем культурном коде, и мы просто на генетическом уровне им привержены. Но всё остальное, какие-то внешние атрибуты, типа тех же перемещений по миру, «цифрового кочевничества» — почему нет, если люди выбирают такой образ жизни?

И, самое основное, я считаю, что важны не внешние ценности, а внутренние — это доброжелательность, честность, искренность, желание приносить пользу обществу, окружающим тебя людям, доброта, нестяжательство, потому что, как говорит моя бабушка, на тот свет всё равно с собой ничего не заберёшь. Так что, когда у нас будут в приоритете вот эти внутренние ценности, то по внешним договориться будет намного легче.

— Каким вы видите будущее Донбасса?

— Я хочу видеть Донбасс локомотивом изменений для всей Российской Федерации. Политики, политологи, с которыми я общался, говорят о том, что это уже так и есть, Донбасс уже меняет Россию, она становится другой. Наша миссия в том, чтобы сподвигнуть Россию задуматься — куда она идёт. Каким будет её путь в новых условиях, какой будет новая Россия. Какие ценности в ней будут доминировать — индивидуализм, как нас учит Запад, личное обогащение в ущерб всем остальным, или объединение, общее благо, общая польза, когда хорошо всем в стране, а не только избранным.

Я хочу, чтобы люди, которые выехали из Донбасса, сюда вернулись, чтобы они знали, что на родине их ждут, что здесь тепло, уютно, сытно и они здесь нужны. Сам я планирую оставаться в Донецке и постараюсь сделать максимально всё, что в моих силах для Донецка. Политика — это инструмент, одному человеку очень трудно что-то изменить системно в лучшую сторону, нам нужно объединяться.