В ДНР пошел обратный процесс: старые кадры вытесняют новых людей. Интервью с Андреем Пургиным

Антифашист продолжает публикацию интервью с Андреем Пургиным. Как складывались его отношения с Игорем Стрелковым, как начиналось государственное строительство в ДНР и почему лидеры нового поколения не смогли закрепиться у власти в республике - об этом читайте во второй части нашей беседы.

Продолжение. Начало здесь

- Андрей Евгеньевич, как Вы отнеслись к появлению отряда Стрелкова в Славянске?

- Нормально. Нормальное решение патриотов.

- А к его выходу из Славянска в Донецк?

- Я не судил его тогда, не сужу и сейчас. Повторю слова, которые говорил в интервью сразу после его выхода: «Он выбрал из двух плохих решений одно». Какое из двух решений было правильным - мы не узнаем никогда, потому что история не терпит сослагательного наклонения. У него было 2 плохих решения: остаться в Славянске и, возможно, погибнуть там со всеми, подвергнуть город тотальному уничтожению или выйти. Каждое решение имело свои минусы.

- Какими были ваши взаимоотношения в период его нахождения в Донецке?

- Как таковых у меня с ним взаимоотношений не было. Я его критиковал за то, что он влез в политическую ситуацию, в хозяйственную деятельность и слабые попытки разобраться в текущей ситуации, в которой жил Донецк, Макеевка и Донецкая агломерация. По военным вопросам – не моя задача судить, где он прав, где нет. Как было, так и есть спокойное к нему отношение.

- Поговорим о Вашей работе на государственных должностях. Вы были первым вице-премьером в правительстве ДНР. Каково это - работать на высших должностях в государстве, которое начинает строиться с нуля?

- На самом деле, это преувеличение. На тот момент всё это было относительно – строительство государства и так далее. Даже сегодня мы ещё только в процессе строительства государственных институций.

- Но, по сути, Вы начинали все с нуля?

- Да.

- Как это было?

- Это была работа, которая требовала постоянных и оперативных решений. Больше напоминало работу пожарного, чем строителя. Работа человека, который должен принимать какие-то оперативные решения, сиюминутные, возможно, ошибочные. Принимались решения фактически на коленках, за 5-10 минут, не было времени с кем-то советоваться. Было много быстрых решений, нестандартных, жёстких. Это была не совсем работа госслужащего, скорее, кризис-менеджера в малопрогнозируемой ситуации.

- Будучи на посту руководителя Народного Совета, Вы не раз говорили о том, что законодательство Республики синхронизируется с российским.

- Да.

- Означает ли это, что о возвращении в состав Украины речь уже не ведётся?

- Никогда не говори «никогда». Сейчас ситуация очень сложная, не совсем понятная для меня. На самом деле, структуру, доставшуюся нам от Украины, мы не разрушили, мы не смогли уйти от неё. Там, где нам всё же удалось немного отодвинуться от неё – например, закон о праздниках, музеях – это не является определяющим.

- О какой структуре Вы говорите?

- О структуре функционирования государства. Остались те же структуры – и административные, и производственные. Они те же. И это больше всего напрягает людей. Ведь они ждали перемен, свежего ветра после почти двадцатилетнего нахождения в составе Украины. Последние 10 лет были особо удушливыми. Перемены должны быть структурными. Должна меняться сама структура власти, местная власть должна становится ближе к людям. Если изменились только флаг и вывеска, то люди перестают понимать, ради чего всё это было. Сегодня чиновник, приехавший из Украины, может спокойно вписаться в реалии Донецкой Народной Республики, например, и начать работать приблизительно на том же месте, что и на Украине. Это касается и промышленности, и ведения бизнеса. Это говорит о том, что структуры не задеты. Если бы они были задеты, то чиновнику пришлось бы переучиваться, проходить какие-то курсы, то есть он бы попал в ситуацию, в которой не понимал бы что делать.

- Почему так происходит?

- Мы попали в ситуацию, когда у нас есть чиновничий аппарат, который существовал до «Русской Весны», и есть очень большой соблазн запустить систему, а запустить её проще всего, обращаясь к старым кадрам. В Советском Союзе так же к работе привлекались кадры, которые были при царе, однако это было недолго, ровно до тех пор, пока не выросли свои специалисты. Мы пока идем пассивным путём, по сути, мы меняем кепку – человек остается тот же самый, только флаг другой. Структурные изменения очень малы, мы опираемся на тот же чиновничий аппарат, те же системы, что работали и 15-20 лет до этого. Плюс нужно признать, что область не имела специалистов, которые помогли бы сейчас в становлении Республики. Централизация и унификация Украины, её унитарность, доведенная до шизофрении в открытой форме, привела к тому, что специалистов по бюджетам, глубокой специализации, чтобы наладить жизнь Республики, просто не существовало, в них не было надобности. Потому что из-за глубокой централизации все ответственные решения принимались в Киеве. Вот и вышло, что этих специалистов у нас нет. И опора на старые кадры ещё больше усилилась. То есть, те люди, к которым мы имеем доступ, безальтернативны. Это, с моей точки зрения, ошибка. То есть должны были быть введены новые люди, а не только кепка, и эти люди должны были вытеснять старые кадры. Произошёл же обратный процесс – зашедшие старые кадры вытесняют новых людей.

- К чему это может привести?

- Мы попросту останемся на той ступеньке, на которую поднялись. Это нивелирует то, чего мы добились - и тот пассионарный толчок, который испытал Донбасс, и тот гражданский подвиг, который совершили 11 мая. Мы перестаем идти вперед, то есть та лестница, которую мы должны пройти, остаётся не пройденной. Мы чего-то добились, но просто укореняемся в этом, а это очень плохо. Сейчас весь мир испытывает кризисные явления. Мы острие Русского мира, место, где можно было бы производить огромные изменения, быстро и жёстко менять условия работы, экспериментировать, вводить что-то новое, менять и переделывать. Место, где можно было искать выход.

- В чем причина того, что острие Русского мира, по сути, затупляется? Мы озвучили локальные причины, но, наверняка, существуют и глобальные?

- Да, безусловно, очень много и глобальных причин. Сама Россия не выработала своего стратегического видения, она сама находится в поиске. В России по Конституции запрещена идеология. Россия сама для себя не может решить будет ли она тем цивилизационным пространством, чем-то отличным от западного и восточного мира, и будет искать свой путь, будет конкурировать цивилизационно и идеологически с другими; или станет частью западного мира, обычной региональной державой. Это тоже очень серьезный вопрос, на который сейчас российское общество и элита не дали ответа. И стратегического видения того дыма над горизонтом пока не существует. И российская политика выглядит как шараханье и рефлексия, это реакция на совершенные кем-то действия. Системным дискурсом Российская Федерация пока что не владеет. Сейчас, в основном, мир живет в западной, англосаксонской, парадигме, в победившей цивилизационной модели западного мира. Но эта модель привела мир к полному тупику и разрушению, эрозийным процессам. И Россия, как держава с тысячелетней историей, как цивилизационное пространство, спасавшее неоднократно мир, которая не раз предлагала миру свои рецепты выхода из тупиковых ситуаций, сейчас тоже принимает этот вызов. Но только принимает, как большое общество, большая империя, которая медленно мелет, но неотвратимо. И мы попадаем в ситуацию, что это как бы идет рывками. То есть мы сделали определенный рывок, абсолютно нестандартный, но этот рывок закончился. На данный момент у нас преобладают застойные явления, глубокое разочарование людей, что очень опасно. То есть это вариант развала Советского Союза, когда всем было всё равно. Это была одна из причин трагедии, потому что некому было его защищать. Люди не испытывали желания выйти и защитить своё, они были равнодушны. И мы сейчас вводим людей в такое равнодушное состояние, это опаснее всего. Опасно потерять не какие-то материальные блага, неправильно построить систему или неправильные законы принять, самое опасное потерять души людей. Если мы их потеряем, то потеряем и общество. Наши властные вертикали, которые думают, что они какой-то отдельный класс марсианский, глубоко ошибаются. Они прямая часть общества и зависят от общества, если они от него оторвутся, то это приведет к катастрофическим последствиям.

- Вы сейчас описываете ситуацию в России или в ДНР?

- В ДНР, прежде всего. В России ситуация сложнее на самом деле. Нужно понимать, что Россия федеративное государство, там все сложнее, многоступенчато. Россия еще и многоконфессиональная, многонациональная, такая настоящая имперская держава. Русские, в данном случае, такой себе цемент, который связывает огромное количество кирпичей. А эти кирпичи – это сотни народов, десятки религий, укладов, культур и так далее. Там сложнее, на самом деле. Российская цивилизационная машина – она огромная, неповоротливая, очень медленная и развивается по другим, очень сложным законам. А мы, в данном случае, являемся точкой приложения, тем местом, где ускоряются все процессы, есть возможность понять, что происходит, и наработать какие-то рецепты. Но, к сожалению, видимо, у нас этот темп потерян.