Опричнина

Недавнее интервью Пригожина Константину Долгову наделало немало шума в российской блогосфере. И шум этот был, прежде всего, связан с отсутствием какой бы то ни было реакции на откровения основателя ЧВК «Вагнер» со стороны официальных властей. Такая звенящая тишина стояла, что аж уши закладывало.

А между тем, при прочих равных, сейчас можно и за гораздо меньшее загреметь под статью о дискредитации МО РФ. Но Пригожину, похоже, позволено всё, или почти всё. И дело тут, как мне кажется, не в том, что Евгений Викторович создал самую эффективную на данный момент боевую единицу в нашей армии, если под словом армия понимать всю совокупность военных подразделений, сражающихся на фронтах СВО, вне зависимости от их ведомственного подчинения. А в том, что Пригожин, как и те, против кого он борется, является человеком системы. Системы, с абсолютной определённостью переживающей сейчас серьёзный кризис.

Незаметная взгляду простого обывателя в России обостряется внутриполитическая борьба. Если раньше «фронт» противостояния за власть проходил между условными «силовиками» и условными «финансистами» — теория «двух башен Кремля» — то нынче водораздел проходит между теми, кто хотел бы сохранить всё как есть, даже ценой капитуляции (почётной, разумеется) перед Западом, и теми, кто ради обретения реального суверенитета готов и хочет ломать сложившуюся в неоколониальных условиях систему, для чего иного пути, кроме победы в украинском конфликте, просто не существует.

На сегодняшний день диспозиция выглядит примерно так: «силовики» из Минобороны и «финансисты» под крылом Ковальчуков — с одной стороны, и Пригожин, ФСБ и часть АП — с другой.

До недавних пор президенту России Владимиру Путину удавалось соблюдать баланс, находясь как бы над «схваткой бульдогов под ковром», не примыкая ни к одной из означенных групп. Но с началом Специальной военной операции всё резко изменилось.

На горизонте президентские выборы-2024 — наши, не американские — и шансы на то, что мы подойдём к ним с достигнутой победой, уменьшаются с каждым днём. Нет, речь идёт не о поражении, речь о заморозке. Конфликт явочным порядком переводится в вялотекущую фазу. Киев, не отказываясь официально от идеи «контрнаступа», откладывает его на неопределённое время, переходя к тактике диверсий и терактов. При этом под предлогом продолжающейся войны Зеленский мягко намекает партнёрам в Европе, что выборов (украинских на этот раз) тоже не будет.

В России есть горячие головы, которые заявляют, что не будет и российских. Но это крайне маловероятно. Вот уже больше года, прошедшие с начала СВО, власть из кожи вон лезет, чтобы демонстрировать стабильность системы — «выпивайте и закусывайте, как раньше, и пусть вас не волнует этих глупостей» — а отмена выборов (по любой причине) явно идёт вразрез с такой тактикой.

Вот только «как раньше», чем дальше, тем больше, получается с большим трудом. Система пришла в движения и, в том числе, по независящим от власти причинам. Стало быть — перемены неизбежны.

И в сложившейся ситуации Путину придётся определяться — возглавить движение перемен или оказаться на их обочине. Ставлю на первое. А значит, на выборы должен будет идти «новый» Путин, тот про которого задолго до войны в народе шутили «мы критикуем Путина не за то, что он МногоПутин, а за то что МалоПутин».

Так вот, сейчас нужен «МногоПутин», и иного пути нет. Но система будет сопротивляться, а значит, необходимы силы, на которые можно будет опереться. Новые силы, но не чуждые самой системе — иных она не примет и отвергнет. Условный Минин с Пожарским сейчас не имели бы никаких шансов. Система «позволит» менять себя только изнутри, но никак не извне.

Следовательно Путину нужны люди, способные его в этой борьбе поддержать. И многие эксперты видят в словах Пригожина намёк на готовность таких людей собрать и возглавить.

Как пишет политолог, специалист по современной политике безопасности в Евразии Юрий Баранчик, на базе ЧВК «Вагнер» можно было бы создать отдельную патриотическую партию.

«Не влить всё в ЛДПР, Родину, ЕР или СРЗП, а именно создать отдельную партию, ... в которой будет легализована идея опричнины, то есть государева ока за проворовавшейся бюрократией, чиновничеством, теми же депутатами всех уровней, олигархами, госкорпорациями и т.д. Именно такая партия государевых опричников, имея доступ к парламентской трибуне и СМИ, сможет серьёзно помочь президенту и силовым структурам в борьбе с пронизывающей всю страну коррупцией, очковтирательством и враньём на всех уровнях», — убеждён Баранчик.

По словам режиссёра и политического обозревателя Александра Пасечника, «политическое кредо Пригожина — Путина слушаюсь», а сам президент, судя по всему, делает ставку на директора «музыкантов».

«Страна катится к военному, экономическому и внутриполитическому кризису. В этих условиях ЧВК Вагнер, как частная армия, глава которой лично предан президенту, могут стать серьёзной силой. Возможно, в среднесрочной перспективе нас ждёт военная диктатура», — с тревогой отмечает Пасечник.

Несмотря на разную оценку возможных перспектив ЧВК «Вагнер», оба эксперта сходятся во мнении (а Баранчик на это прямо указывает), что речь идёт о создании эдакой «опричнины 2.0».

На мой взгляд, это вполне уместная историческая аналогия. Опричнина — инструмент, с помощью которого царь Иван IV Грозный в условиях конкуренции и прямого военного столкновения с прозападным «русским» государством (Великое Княжество Литовское) сумел избавиться от нелояльных, пролитовских представителей элиты, вытеснив её за пределы — опричь — вновь создаваемой им системы.

Кстати, мало кто помнит, что в истории опричнины было несколько этапов и на начальном она оказалась очень действенной и полезной. Беда случилась, когда опричнина сама превратилась из инструмента в систему и в результате стала гораздо хуже для страны, чем та система, на место которой она пришла.

Как бы и в этот раз нам ни наломать тех же дров. Именно поэтому я категорически не согласен с мнением коллег по поводу создания на основе ЧВК «Вагнер» новой политической силы. Нет, это должен быть только инструмент по «выметанию» и «выгрызанию» всей скверны, которая накопилась у нас за последние 30 с лишним лет. Инструмент, который может быть использован в строго отведённых временных рамках и не иметь тенденцию к перерождению в нечто большее.