Евгения Бильченко: «Пожалуйста! Умоляю! Не прощайте меня»
«При всём уважении за её поступок — Женя — женщина с придурью. И тогда, когда заигрывала с нациками, и сейчас, когда подняла себя на штыки. Это два пазла её придурковатости человека с глубокими психотравмами, которые она компенсирует популярностью».
Вот эти слова женщины из антимайдана — великолепны. Я бы лучше о себе не сказала. Я прошла русский мир от полюса к полюсу: нахожусь под впечатлением, как говорится. Это во многом объясняет, почему сейчас в свете повышенной заинтересованности в травле нашей оппозиции со стороны Европарламента ОПЗЖ не спешит мне помогать, хотя знает, что это — наш последний шанс. Я ради этих милых людей подняла себя на штыки, именно ради вас, глупенькие, но вы мне не поверили. Решили, что хайпанула дорогой ценой. Развлекаюсь мазохизмом.
Я со своим русским миром не вписываюсь в этот пророссийский малорусский мир. Я не соответствую клише их группы. Я думаю об Исаакие чаще, чем о Вилкуле. Как бы я ни билась в истерике в мольбах о прощении, и что бы я ни делала, меня всё равно не простят и помогать мне не будут. Пойдут пешком назло кондуктору.
То, что есть вина, которую нельзя простить, я признаю. Если есть честные непрощающие, я это ПРИНИМАЮ. ПРИНИМАЮ В СМИРЕНИИ.
Но есть и другие, которых я просто РАЗДРАЖАЮ, потому что существую. Я попытаюсь объяснить в нескольких позициях, что руководит другими, якобы не простившими, как я поняла по их плевкам в спину.
1. Я — модная. Как ни верти. Я — не бабушка из партии Витренко с красным знаменем, чей последний прочитанный поэт — Асадов. Хотя я готова отдать жизнь за эту бабушку, но Асадов — не мой поэт. Я — дитё Маяковского, Егора Летова и рэпа от МС Славы КПСС.
2. Я снимаю постмодерные ролики и знаю современную философию. От либералов, которые носились со мной в прошлом, я нагло взяла самое лучшее в форме и, как Пётр Первый, наполнила русским контентом: быть вызывающе яркой, нести русский мир без нафталина, вооружившись всеми постмодерными дигитальными технологиями. Да, я умею бороться с врагом его лазерным оружием.
3. Елизаров, Рич, Долгарева, Бледный в Москве и Питере мне ближе унылых песен про «солнышко лесное» в киевских салонах на три человека обиженцев. Я — ребёнок народа-победителя, а не уныло шамкающая жертва в стиле «вода мокрее».
4. Мой русский мир — зубастый, как моя мокшанская челюсть, и ни разу не нафталиновый. Поэтому их, моих подопечных пророссийских украинцев, не уволят с работы. Наци боятся харизмы, а не унылого дерьма, очей очарования. Они во мне обезвредили реального врага, могущего влюбить в Охлобыстина как в актёра. Я не из тех, кто предпочитает прогнуться и получить три лайка за перепост Чичибабина. Я люблю Чичибабина, но на нём русский мир не кончился, этот мир сегодня ходит в худи с капюшоном, а не в пиджачке. И Земфира тоже в нём. И Чичерина. И наци пугаю я, а не чичибабинцы по воскресеньям под закрытыми дверьми. Те — безвредны, ими можно молодняк пугать.
5. Я не получаю средств от Медведчука и других, я далека от игр всех олигархов. С точки зрения прагматиков я — юродивая. Только больной может потерять всё без кремлёвской крыши над головой. Только блаженная может так поступить.
6. По этой же причине русские патриоты тоже меня не прощают: мои постмодерные манеры чисто визуально ассоциируются у них с... Навальным. Они не понимают, что знание мной американизма даёт мне мощнейший антидот в информационной борьбе с навальнятами новыми методами без аватаров Сталина в ФБ и истерических воплей: жёсткий ультрасовременный подход Сети против Сети.
7. Я могу реально перебить у Лёшеньки миллениалов, которых старая, упорствующая в догматизме туса, теряет. Живая традиция — свободнее долларовой демократии. У русских ретроградных патриотов этой жёсткой современной антиглобалистической программы нет. Есть консервативная революция у юных елизаровцев, но этой парадигмы уже мало, хотя мой опыт Ленклуба показал, что это очень круто. Но уверить ретроградов в своей искренности, если я не ношу платье мешком до пят, — нереально.
8. Есть другая сторона: мне не нравится, что украинский левый антимайдан тоже умеренно русофобит. Я боюсь их, уже панически: русофобия вызывает во мне желание бежать без оглядки. Особенно их фантазии о «буржуазном Кремле» на Украине, где уже не продохнуть.
9. Моя психотравма — да, это травма детства умного одинокого ребёнка. У всех артистов так. Педагог — тот же артист. Нам, артистам, сцена, кафедра и творческий промоушн — лечение и радость. Это не эгоизм, это Божественное призвание. Ни один артист не скажет, что он проживёт без призвания. Я ради русского мира пошла и на это. Что такое русский мир в моём понимании я охотно объясняю в Сыктывкарской монографии за 2012 год — хотите, сброшу за донаты, потому что выживать мне без бабла Ахметова, Козака, Медведчука and so on — не айс.
Травля со второй стороны меня таки сломала: я сейчас активно кормлюсь транквилизаторами и днями сплю.
Сделали мне больно именно свои, смогли. Моя последняя просьба к тем, кто меня не прощает:
— Пожалуйста! Умоляю! Не прощайте меня. Но не доводить себя до состояния, когда вы ненавидите меня больше украинского нацизма, используя его как ситуативного союзника. Это грех против земли русской, которую вы раскалываете, идя вслепую на поводу у американистов и навальнят. Вы — их орудие с другой стороны, Бжезинский наточил нашу цивилизацию на ссоры. Ненавидите меня, но не поддавайтесь соблазну «враг моего врага — друг». Мамона не дремлет, братцы. А меня — да, не прощайте. Бывает, что нельзя простить.
Я также прошу огромного прощения у простивших меня россиян, коих больше: я должна была это написать для нашего общего блага.
