Братья Лужецкие: СБУ вела себя как гестапо. Но моральные пытки были сильней физических

Братья Дмитрий и Ярослав Лужецкие отсидели в тюрьме более 3 лет. Вся их вина состоит в помощи Антимайдану и народным республикам, а также в приверженности идеям Новороссии.

Окончание. Начало здесь

Получается, что ребят судили и пытались сломить из-за отличного от националистического мировосприятия. Ранее мы с ними разговаривали о различном менталитете между Западом и Востоком Украины, а сейчас вспомнили, как именно проходили суды и нарушались права человека во время лицемерного и заказного процесса.

- Вы рассказывали, что в украинских тюрьмах убивают наших ребят без суда и следствия. Это действительно так?

Дмитрий: На тот момент – да. В 2014 году, когда задерживали ребят, СБУ вела себя как Гестапо. В принципе, сейчас происходит то же самое, роль СБУ не изменилась. Когда закрывают в тюрьмы – создают жуткие моральные условия. Бывает, что моральные пытки намного тяжелее физических. Поэтому и создаются тяжелые моральные условия, чтобы окончательно сломить человека. Если человека сломал морально – физически уже ничего не стоит.

Ярослав: Физически человека можно поломать, переломать, прострелить ему ноги, но пока силен в нем моральный дух, человек не побежден. И для того, чтобы не дать другим людям восстать против нынешней власти, СБУ пытается сломить всех морально. Пока есть сильные духом люди, на них смотрят, оглядываются, восхищаются и получают силы, чтобы бороться с сегодняшним режимом.

- Когда вас задержали, к вам применялись бесчеловечные пытки. Вас унижали, избивали, вывозили «расстреливать». После прибытия в следственный изолятор СБУ ваши травмы были где-то зафиксированы?

Дмитрий: В Тернополе нет следственного изолятора СБУ. Нас привезли в обычный.

- Однако с такими повреждениями как у вас, работники изолятора должны были отказаться вас принимать.

Ярослав: Если есть явные признаки побоев, синяки и так далее – да, СИЗО не должно принимать таких людей. И тем не менее, когда нас привезли, нас даже не осматривал врач.

Дмитрий: Когда нас задержали, нам не делали медосмотр. Согласно процедуре, до помещения в следственный изолятор, должна быть на руках справка о прохождении медосмотра. Этого не было. Справка была написана СБУ собственноручно и прикреплена к делу, в реальности же, повторюсь, медосмотра не было.

- Это было в первый день, как я поняла. Однако последующие дни вы же тоже подвергались пыткам, неужели вам все же не предоставили медицинской помощи?

Ярослав: Нет, не осматривали, не оказывали. Если ты уже просто-напросто вырубался, тебе делали укол, после которого ты более-менее приходил в себя.

Дмитрий: Пытки были довольно жестокими. У них есть такая «тактика» утопления, когда кладется на лицо тряпка и поливается водой. И ты не дышать не можешь, ни утопиться.

- Ярослав, вы хромаете, у вас повреждена нога, это из-за пыток СБУ?

Ярослав: Нога была повреждена при задержании, опухла жутко. Я перетерпел, и она сама как-то срослась.

Дмитрий: Перетерпел… Во время транспортировки в суды из воронка, в котором нас привозили, нужно было прыгать. Как вы понимаете, на его ноге это также сказалось не лучшим образом. Также сказались и недостаток витаминов и кальция, которые просто невозможно в нормальном объеме получать в тюрьме. После освобождения из-за нагрузки на ноги, у брата произошел перелом.

- И все же. Неужели спустя дни, недели или месяцы вам так и не оказали врачебной помощи?

Дмитрий: Нет. Когда я находился уже в тюрьме, я хотел выехать сделать МРТ (Магнитно-резонансная томография), потому что замучили постоянные головные боли, мне его не давали сделать. Кроме того, согласно закону, мы имели право выехать к врачу за собственные средства, однако, когда я хотел посетить стоматолога, мне отказали. У меня 4 зуба мудрости умирали своей смертью, держался только на обезболивающем.

- А разве можно передавать такие медицинские препараты, как обезболивающее?

Ярослав: Есть лекарства, которые запрещены. Можно было передавать легкие: аспирин, анальгин, противопростудные и обезболивающие - диклофенак и ибупрофен.

- Куда смотрели международные правозащитные организации? Красный крест, ОБСЕ…

Дмитрий: Красный крест нас ни разу не навещал. Нас вообще никто не посещал.

- А вы писали жалобы?

Ярослав: Мы писали в ЕСПЧ, писали в Красный крест, писали в ООН. Но дело в том, что, когда пишут такие письма, они отправляются через внутреннюю корреспонденцию тюрьмы. Нет, как вы понимаете, такой возможности пойти и отправить конверт самостоятельно. Отправляла ли тюрьма эти письма – мы не знаем.

Дмитрий: После освобождения мы проходили медосмотр тут уже. Кардиограмма показала проблемы с сердцем. Те же проблемы у меня были и во время судов, когда меня по ходатайству вывезли в больницу. Однако, так как нас вывозила СБУ, а в направлении было указано, что нас судят за сепаратизм, врачи просто писали «здоров».

- Получается, врачи не выполняли свой долг.

Дмитрий: Возможно их запугивали. Понимаете, если было бы указано, что у меня проблемы с сердцем, это могло являться причиной для изменения меры пресечения.

- Однако по вменяемым вам статьям иной меры пресечения кроме нахождения под стражей – не существует.

Дмитрий: Да, но, если человек очень сильно болен и СИЗО не может обеспечить его необходимой помощью, может быть изменена мера. Там же нет врачей, там есть только фельдшеры, которые в случае чего могут просто сделать укол. Также невозможен и постоянный вызов скорой помощи, поскольку это режимный объект. Поэтому, если человек нуждается в постоянной и определенной медицинской помощи, СИЗО дает справку, что не может обеспечить его необходимым, а суд должен изменить меру пресечения.

Ярослав: Именно из-за того, что нас могли выпустить из тюрьмы по состоянию здоровья, врачи писали, что мы здоровы.

- В вашем деле указаны какие-то несусветные вещи: сатанинские секты, продажа украинских военных на органы. Откуда все это взялось?

Дмитрий: В свое время мне писал человек из организации антисатанистов. Они хотели с нами сотрудничать, их люди хотели идти защищать республики. Это было одно из многих обращений к нам, на которое мы не ответили. А Украина использовала эти переписки для придания определенного пафоса нашему делу.

- Вам вменяли 109, 110, 111, 258-1, 258-3, 258-4, 258-5 статьи Уголовного кодекса. Полный набор, так сказать. Как вообще можно было заполучить такой «букет»?

Ярослав: На тот момент мы организовывали на Западной Украине антивоенный митинг «Мамы против войны», а также митинг против социальных проблем тех или иных регионов. Кроме того, были люди, которые хотели ехать на войну, на защиту Донбасса. Нас задержали как во время разговора с одним из добровольцев.

Дмитрий: Да. Получается, что по митингам нам дали 109 статью (действия, направленные на насильственный захват или изменение власти), по вербовке – 258-4 (содействие совершению террористического акта). 110 вменили из-за «посягательства на территориальную целостность Украины». А вот госизмену, 111 статью, формулировали таким образом: дескать, мы на российских каналах в 2014 году давали интервью – неправдивое, подрывая таким образом авторитет Украины. 258-5 (финансирование терроризма) статью из-за того, что мы помогали ополченцам гуманитаркой. Когда мы были в Москве, мы помогали обустроиться людям, собирали медикаменты, амуницию и т.д. и отправляли в республики. 258-3 (создание террористической организации) нам дали из-за нашей приверженности идее Новороссии и республикам.

- Вам же отменили приговор, правильно?

Ярослав: Нам отменили приговор из-за незаконного решения суда. То есть, приговор был вынесен незаконным путем. Суд, принимая решение, обязан огласить его в присутствии подсудимого. Кроме того, решение должно быть аргументировано и разъяснено, какие именно права имеет в дальнейшем подсудимый, какие действия имеет право совершать после вынесения приговора. Этого сделано не было.

Дмитрий: Кроме того, есть так называемая запись - камертон, на которую записывается заседание. Звуковая фиксация происходящего. Она была умышленно повреждена работниками суда. 16 февраля 2016 года нас привезли на заседание с начинающей формой пневмонии, с воспалением легких и высокой температурой. Приезжала скорая помощь, этот момент был зафиксирован в записи. В заключении медиков было сказано, что в нашем состоянии проводить заседание чревато ухудшением здоровья. Несмотря на это, суд постановил продолжить заседание и не дал нам возможности для лечения. Поэтому я тогда сказал: «Для чего вы меня сюда возите? Если вы все равно отклоняете все наши ходатайства, даже замену адвоката». Нас вывели из зала суда, лишив права присутствовать на всех остальных заседаниях. И в течении двух следующих заседаний, 17 и 18 февраля 2016 года, они закончили рассмотрение остальных доказательств, на минуточку, это 4 тома! 18 числа прокурор запросил приговор, 19 февраля его вынесли без нашего присутствия, а 22 февраля нам его вручили. По этой причине, апелляционный суд побоялся, что мы будем подавать жалобы в европейские суды, и приговор был отменен, а дело вернули на новое расследование.

- Вы сейчас упомянули о замене адвоката. Скажите, по какой причине?

Ярослав: Изначально у нас был платный адвокат, нанятый непосредственно нами. Однако дело в том, что было произведено психологическое и моральное воздействие на адвоката со стороны спецслужб. Поэтому в начале феврале 2016 года он отказался вести наше дело.

Дмитрий: Он был с нами до 2016 года. Однако стал, если можно так называть, пассивным защитником. Он больше был посетителем, нежели адвокатом. Он просто приходил и ничего не делал. Поэтому мы, практически, защищали себя самостоятельно. И делали это довольно неплохо, поскольку 2 года нас не могли осудить. Все доказательства разрушались во время допроса свидетелей. Остальные же доказательства нам не предоставили, потому что исключили из зала суда. Поэтому они смогли за 2 дня рассмотреть оставшиеся тома и вынести приговор. В феврале нам дали государственных адвокатов, с ними мы прошли апелляцию.

Скажите, Дмитрий, вас же привезли на обмен буквально сразу, а вот Ярослава спустя неделю. Как так произошло?

Дмитрий: Украина исключила брата из списков на обмен. Произошло своего рода моральное давление на нас двоих, таким образом пытались сломить либо меня, либо его. Скорее всего – меня. Так как они прекрасно понимали, что, если я так уверено и можно сказать фривольно веду себя на судебных заседаниях, что будет, когда я окажусь на свободе. Когда меня ничего не будет сдерживать. Поэтому, мне кажется, что они пытались не выпустить брата, чтобы иметь рычаг давления на меня.

- Но все же вы на свободе, и вы вместе.

Дмитрий: Да. На самом деле я не знаю, что произошло. Видимо, у нас есть покровители, карма… Тогда я обращался ко всем к кому мог. Братьев – разлучать нельзя. И кто-то прислушался. Мы действительно обращались ко многим в республиках, и москвичи тоже знали, у нас есть очень хорошие друзья, которые о нас беспокоились.

Ярослав: Я не знаю, кто именно помог, но спасибо этому человеку! Огромнейшее спасибо, что брат рядом со мной остался!

- И напоследок, вы сейчас собираетесь заниматься помощью ребятам, которые остались в заключении. Как именно это вы планируете сделать? На официальном уровне или самостоятельно?

Ярослав: Мы никому не переходим дорогу. В тех моментах, когда нам нужна официальная помощь, мы обращаемся к депутатской группе либо в аппарат Дарьи Морозовой. Там, где этого не требуется, дабы не тормозить процесс, мы решаем самостоятельно.

Дмитрий: Разве нам нужно какое-то официальное разрешение помогать? Знаете, когда стоит нуждающаяся бабушка и просит милостыню. Вы что будете у кого-то спрашивать разрешение помогать ли ей? Кто может запретить заботиться и помогать ребятам, которые остались там?