Жар ресентимента: За что русские и американцы полюбили Дональда Трампа
На днях британский исследовательский центр YouGov опубликовал результаты опроса 20 тысяч жителей стран-участниц G20. Вопросы касались удовлетворённости экономической ситуацией в своей стране, социально-экономического оптимизма («будут ли ваши дети жить лучше вас самих?») и, по причуде архитекторов опроса, поддержки Дональда Трампа в качестве нового президента США.
И если по первому пункту Россия оказалась в самом низу турнирной таблицы, то оптимизма нам не занимать: 45 % соотечественников верят в лучшее будущее для следующих поколений. Однако в новостные заголовки попала вовсе не несокрушимая вера русских в то, что всё будет хорошо, и даже не парадоксальные по мировым меркам показатели поддержки Владимира Путина на фоне осознания населением масштабов экономического упадка. Исследование показало: Россия является единственной (!) из 20 крупнейших экономик, подавляющее большинство респондентов которой выразили желание видеть Трампа новым американским лидером.
Природу симпатий россиян к экстравагантному популисту несложно объяснить интуитивно. Публичный образ Трампа представляет тип политика, милый сердцу большинства россиян: харизматичный, решительный и прямой (если не сказать хамоватый), он во многом напоминает американскую версию Самого Вежливого Президента. Трамп регулярно озвучивает приверженность успешно культивируемой в российском массовом сознании идее о том, что западная политическая элита прогнила насквозь, расширяя старинную русскую присказку «Обама — чмо» до более универсальной «истеблишмент — чмо». Отлично ложится на российское мировоззрение и либерально-консервативная риторика американского девелопера — здесь тоже предпочитают заборы, а не беженцев и люто ненавидят любого рода прогрессистский дискурс с защитой меньшинств и поруганием традиционных ценностей.
Если такой человек станет американским лидером, почему бы двум сильным и прямым мужчинам не поговорить без обиняков и не положить конец бесконечным американским заговорам против России, которые как раз прогнившие элиты и плели? Тем более оба уже высказывались друг о друге весьма уважительно. И хотя пока государственные телеканалы пока оставляют тематику американских выборов на периферии своей повестки, новости об успехах Трампа нет-нет да транслируются, и тональность высказываний о политике в этих сюжетов всегда сдержанно позитивна. Вероятно, в случае номинирования Трампа в качестве кандидата от Республиканской партии голос телевизора в его поддержку станет на несколько уровней громче.
Если с симпатиями российских респондентов к Трампу всё более-менее понятно, с симпатиями американских избирателей и их глубинными причинами картина складывается несколько более объёмная. История неожиданного взлёта эксцентричного шоумена от политики только на первый взгляд кажется случайным триумфом американского Жириновского, который на старости лет решил в поисках новых ощущений заехать в Белый дом, пользуясь благоприятной конъюнктурой и собственными миллиардами. С появлением результатов первых республиканских голосований и сопутствующей социологии стало ясно, что мощное выступление Трампа — системное явление. Оно не только знаменует конец господствовавшей в США на протяжении многих десятилетий умеренной политики истеблишмента, но и является симптомом грандиозных социальных трансформаций, которые неявно, но уже довольно давно переживает Америка. Подвижное лицо Дональда Трампа, увенчанное стильной причёской, — это лицо новой американской публичной политики, порождённой глубоким социальным расколом.
Для читателей BuzzFeed и Huffington Post, причём не только в США, но и по всему миру, за последние месяцы Трамп стал родным. С прошлой осени не проходит ни дня, чтобы в ленте не всплывало несколько первополосных материалов, целиком посвящённых ему, его кампании или его сторонникам. В первые месяцы после официального выдвижения Трампа прогрессивные цифровые медиа воспринимали его кандидатуру в основном как безграничное поле для шуток. К осени, когда стало заметно, что выступления нью-йоркского девелопера собирают полные авиационные ангары и стадионы экзальтированных патриотов, а в предварительных опросах его поддержка превышает маргинальные цифры, которые все ожидали (и хотели) увидеть, зазвучали первые нотки беспокойства. Но тогда редкие голоса, пытавшиеся рассуждать на тему «а что, если», всё ещё тонули в дружном хохоте молодых работников высокотехнологичных индустрий. Сейчас, когда Дональд Трамп берёт один штат за другим, хохот стал нервным, а сторонники социального прогресса с ужасом пересказывают друг другу, каким кошмарным словом этот расист обозвал представителей того или иного американского меньшинства и как его отмороженные адепты избили и выдворили с митинга очередного оппонента.
В теории коммуникации существует понятие «эхо-камера» (echo chamber), обозначающее ситуацию, в которой определённое сообщение или набор идей циркулирует в закрытом сегменте медиапространства, усиливаясь от многократного повторения, но не выходит за пределы этого сегмента. Пылко убеждая друг друга в том, что чудовище вроде Трампа не может и не должно стать президентом США, авторы и комментаторы доходят до исступления. Но их разумные доводы практически не имеют шансов быть услышанными на другом конце политического спектра, где сконцентрирован электорат Трампа. Примерно тем же самым занимаются и менее нишевые СМИ, в том числе кабельные новостные каналы: уделяя миллиардеру более половины эфирного времени, отведённого на освещение выборов, они лишь работают на приумножение его и без того массивной публичности. И в том, что такое количество эфирных часов, полос и просмотров достаётся бизнес-магнату совершенно бесплатно, есть немалая ирония. Проблема же тех, кто стремится разубедить сторонников Трампа голосовать за него через публичный диалог, заключается в том, что сторонники Трампа читают Библию, а не Huffington Post.
Как всем известно, Дональд Трамп хочет вновь сделать Америку великой. С этой целью он планирует построить стену на границе с Мексикой, запретить мусульманам въезд в США, ограничить свободную торговлю, приструнить распоясавшиеся меньшинства и показать ИГИЛ (террористическая организация, запрещена на территории РФ. — Прим. ред.), Ирану и Северной Корее, кто тут главный. Он не стесняется называть вещи своими именами, клянёт элиты и всем своим видом показывает, что намерен покончить с диктатом душащей простых и честных людей политкорректности. Главный вопрос, на который теперь пытается ответить продвинутая часть американского общества, — откуда взялись эти толпы митингующих и голосующих за лозунги и идеи, которые, казалось бы, в американской политической системе давно считаются немыслимыми?
Некогда цветущие индустриальные хабы пустели и приходили в упадок, лишая многих не только средств к существованию, но и привычного этоса «производителей» и «добытчиков», на котором больше века зиждилось чувство собственного достоинства американских синих воротничков.
Последние 30 лет были для США эпохой социального и тесно связанного с ним технологического прогресса. Америка породила Web 2.0 (и дальше) и социальные сети, выбрала первого чернокожего президента, отправила миссию на Марс, легализовала однополые браки на федеральном уровне, пыталась создать гуманную систему здравоохранения и доказать себе, что чёрные жизни тоже имеют значение. Помимо традиционных дебатов о правах штатов, абортах и ужесточении контроля за гражданским оружием, в легислатурах, студиях ток-шоу и судебных залах ломали копья в спорах о границах полномочий спецслужб и защите персональных данных. Параллельно Google, YouTube, Facebook и Apple захватывали телекоммуникационные и развлекательные рынки всего мира, приближая очередную индустриальную революцию и закрепляя за США роль локомотива нового высокотехнологичного мира. Неподалёку от мегаполисов обоих побережий и Среднего Запада росли «силиконовые долины» различных масштабов, создавая миллионы новых рабочих мест для работников IT-индустрий. Производства же образца минувшей эпохи массово переезжали в страны второго и третьего мира, чему способствовали многочисленные соглашения о свободной торговле, щедро заключаемые последними президентскими администрациями.
Однако помимо сотрудников Apple, Google, НАСА и Starbucks, Америку продолжали населять глубоко религиозные фермеры, водители огромных фрейтлайнеров, доставлявших произведённую религиозными фермерами еду безбожным дизайнерам и программистам, операторы конвейеров на закрывающихся заводах и прочие представители белого пролетариата, у которых в роду никто никогда не посещал колледж. Эти люди ничего не выигрывали от стремительного прогресса. Напротив, некогда цветущие индустриальные хабы благодаря новым экономическим веяниям пустели и приходили в упадок, лишая многих не только средств к существованию, но и привычного этоса «производителей» и «добытчиков», на котором больше века зиждилось чувство собственного достоинства американских синих воротничков. Всё это происходило на фоне масштабных изменений в социальной жизни. Вездесущие цветные, мысль об униженном положении которых всегда заставляла даже самого опустившегося представителя white trash чувствовать себя ещё далеко не последним человеком в социуме, получили как-то много гражданских прав, что заметно отразилось не только на повседневной жизни, но даже на привычном языке, целые пласты которого вдруг оказались табуированы.
Вдобавок цветных банально стало больше, а доля белого населения стала год от года сжиматься. По прогнозам Pew Research Center, одной из наиболее авторитетных социологических организаций США, этот тренд, набравший скорость за последние десятилетия, в будущем лишь разгонится: к 2065 году белые американцы окончательно утратят статус большинства, а треть населения будут составлять иммигранты в первом или втором поколении. И как если бы этих проблем «аутентичным» американцам было мало, собственное правительство дало понять самым последовательным и суровым из них, что оно не только не собирается их защищать от новой реальности, но и готово при любой возможности наступать на их традиционные свободы. Начиная с инцидента в Руби-Ридж в 1992 году, ряд кровавых столкновений между федеральными силовыми ведомствами и вооружёнными ковбоями, привыкшими быть хозяевами на своей земле, посеял глубокое недоверие между властями и наиболее радикальными из приверженцев буквального прочтения Конституции. И недавний скандал в Орегоне — напоминание о том, что эти ребята никуда не делись.
Параллельно к своему нынешнему тупику уверенно двигалась и политическая система. К президентским выборам 2016 года идеологическая поляризация, начавшаяся ещё в 1960-х, достигла своей кульминации. Более полувека назад две основные политические партии США перегруппировались таким образом, чтобы сформировать ставший привычным ландшафт: демократы монополизировали либеральную повестку, став партией прав человека и социального прогресса, а республиканцы, сумев мобилизовать разочарованных в своей партии демократов Юга, оставили за собой традиционные американские ценности, социальный консерватизм и жёсткую внешнюю политику. Постепенно любой существенный вопрос публичной политики становился вотчиной одной либо другой партии, оставляя всё меньше пространства для межпартийного сотрудничества. В условиях ужесточавшегося межпартийного противостояния в публичной сфере росло значение ещё одного прикладного института — спонсоров партий, обеспечивавших финансирование жёстких медийных кампаний и агрессивной политической рекламы в период выборов.
Считается, что именно система спонсорства стала катализатором постепенного отчуждения партий от большинства их рядовых избирателей. Логично, что взгляды и мотивы состоятельных доноров как республиканцев, так и демократов, представляющих в основном корпорации, финансовый сектор и отраслевые лобби, по некоторым ключевым вопросам не так уж и разнятся. Так, республиканских спонсоров от крупного бизнеса в значительно меньшей степени, чем простых реднеков, волнует социальная повестка, а демократы не гнушаются брать деньги у бессовестно жадных акул-финансистов с Уолл-стрит. И при всей воинственной риторике партийного противостояния те же республиканцы, получив контроль над Конгрессом, оставили в силе программу Obamacare, которую до этого в течение нескольких лет поливали грязью, и не слишком активно атаковали иммиграционный приказ Обамы, оскорбивший в лучших чувствах ядро их электората.
Лингвисты подсчитали, что в своих выступлениях Трамп не использует лексику, которая бы не была известна ученику средней школы.
Со временем у солидного числа рядовых американцев, некогда заряженных лозунгами своих же партий, появилось подозрение, что партийный истеблишмент с обеих сторон — в сущности, одна шайка, обслуживающая интересы крупного бизнеса и изображающая непримиримое противостояние по вопросам, не касающимся коммерческих интересов своих спонсоров. И если у демократов в силу естественных причин в целом получалось проводить политику, устраивавшую прогрессивную часть американского общества (по крайней мере, её умеренное крыло), республиканцы с каждым годом теряли всё больше очков в глазах консервативно настроенного электората, пропуская удар за ударом на фоне объективных экономических, социальных и демографических процессов. Среди тех, кто оказался в хвосте поезда глобализации и очередной индустриальной революции, если вообще не в отцепленном от него вагоне, назрело разочарование, и постепенно оформился тезис о том, что со старой доброй Америкой что-то совсем не так. Справедливости ради стоит отметить, что и в голове поезда наметились схожие проблемы. Либеральные миллениалы и университетские умники в политике мейнстримных демократов тоже горько разочаровались, обнаружив, например, что с каждым годом средний долг выпускника колледжа за учёбу растёт, а начальные позиции в корпорациях требуют всё лучшего образования, предлагая взамен всё меньшие деньги. На выборах 2016 года у гнева этих людей тоже нашёлся свой яркий выразитель — престарелый сенатор Берни Сандерс. Вооружившись обаянием доброго дедули и радикальными социалистическими лозунгами, за которые в эпоху маккартизма он был бы осуждён за государственную измену, Сандерс крепко сидит на хвосте у Хиллари Клинтон в демократической гонке, но в конечном итоге борьбу за номинацию, вероятнее всего, всё же проиграет.
Но вернёмся в архаичный мир сторонников Grand Old Party. После двух сроков чернокожего президента-демократа, в ситуации отсутствия популярного в масштабах страны харизматичного консервативного лидера в президентскую гонку врывается Трамп. Для простых пролетариев, не вдающихся в детали, он — пример невероятно успешного бизнесмена, доминирующего во всём, за что берётся. В американской культуре архетип сильного и умелого босса развит едва ли не сильнее, чем образ доброго царя — в российской. Не имеет значения, что дед Трампа заправлял успешной гостиницей с борделем на северо-западе страны во время Золотой лихорадки, отец владел тысячами квадратных футов элитной нью-йоркской недвижимости, а успехи самого кандидата в президенты, который начал далеко не с нуля, в управлении своими активами оцениваются некоторыми авторитетными организациями как вполне средние. Он человек дела, слова которого подкреплены голосами тысяч людей, которым он даёт работу. И не имеет значения, что, когда в ходе дебатов речь заходит о практических вопросах управления государством, он зачастую обнаруживает пугающую некомпетентность. Зато, в отличие от сдержанных и невыразительных выходцев из республиканских элит, он ярок и говорит то, что думает.
Разумеется, секрет успеха Трампа не совсем в этом, а в том, что он говорит то, что думают они. Автор бестселлера «Искусство сделки» сделал из себя безупречный политический товар, обращающийся к самым больным точкам значительной группы избирателей. Он обещает вернуть Америке то величие, которое она потеряла именно в их представлении. Он прямо говорит не только о засилье мигрантов, но и о потерянных рабочих местах, излишне свободной торговле, пугающих перспективах распространения международного терроризма и коррумпированности элит. Он говорит с ними на одном языке: лингвисты подсчитали, что в своих выступлениях Трамп не использует лексику, которая бы не была известна ученику средней школы. В результате такой мобилизации голосовать за него приходят многие из тех, кто во времена политики истеблишмента вообще обходил избирательные участки стороной, не видя ни в одном из кандидатов защитника своих интересов.
Сейчас результаты большинства опросов предсказывают выход в финальный раунд Трампа и Клинтон с последующей уверенной победой бывшей первой леди. Однако если нынешняя кампания и научила нас чему-то, так это тому, что все предварительные опросы могут ничего не стоить. Перед основным голосованием Трамп может смягчить риторику, попробовав привлечь на свою сторону более широкий круг умеренных избирателей. Возможен и сценарий, при котором Республиканская партия на съезде попытается лишить его номинации по формальным основаниям, но тогда самой партии будет грозить раскол, а на политической карте США может появиться независимая сила в виде Трампа и его сторонников. В любом случае в ближайшие месяцы в президентской гонке будет сохраняться нешуточная интрига, а публичная сфера будет беспрецедентно накалена. И даже если Трампу удастся выиграть президентские выборы, это вряд ли будет означать самоубийство американской государственности или начало Третьей мировой — всё-таки политическая система США содержит достаточно механизмов защиты от самодурства автократов, а порядок функционирования президентской администрации предполагает, что в Овальном кабинете может заседать даже манекен. Так что можно запастись попкорном и с интересом наблюдать, как The Trump Show переформатирует американскую политику.
