Высоцкому — 85: мне он помог побыть коммунистом и стать журналистом
В юности часть моего поколения считала себя нормальными людьми за то, что мы очень не любили Советский Союз, как-то не особо задумываясь, что это — наша Родина. Очень популярен был анекдот про попугая, которого таможенники не хотели выпускать живого за границу, и который говорил своему хозяину: «Хоть чучелом, хоть тушкой, но валить надо».
Очень, ну, просто очень хорошо поработала тогда западная так называемая «мягкая сила», подкреплённая джинсово-шмоточно-пластиночной фарцой, запрещаемой нездешней музыкой и глушимыми «голосами», которые, как нам тогда казалось, говорили всю правду. Или это казалось нам правдой на фоне унылого, казённого, пафосно-импотентного информирования о надоях и удоях. Говорили — как в протоколе фиксировали. А одним из кумиров наших был Владимир Высоцкий.
За это и нас, и, ясное дело, Высоцкого наши оппоненты (тогда и слова-то такого в ходу не было) считали ненормальным и антисоветчиками. Но главный парадокс был в том, что слушали его и мы, и наши квази-политические визави домашнего разлива.
И все мы, ясное дело, не знали, что он на вопрос о своей антисоветчине в США, кажется, сказал журналистам: «У меня есть претензии к властям моей страны, но решать я их буду не с вами». И, может быть, правильно, что не говорили. У нас, молодых, образ мог быть слегка подпорчен «отступничеством»: дескать, совок он эдакий. У наших же оппонентов рушился бы образ матёрого «врага-антисоветчика», с которым нужно бороться не покладая рук. И это притом, что и мы, и они знали, что у него жена — французская «колдунья» Марина Влади, русская и коммунистка. И что он периодически выезжал за кордон, путешествовал по миру, пел там свои песни и был популярен. Но всегда возвращался назад. И, как нам казалось, терпел, терпел, терпел. В том числе, и за нас.
Нам и в голову не приходило, что он просто всем своим существом и недюжинным талантом, даже гениальностью понимал простое: где родился, там и пригодился. И что русский мир, говорящий на его языке, — это его пространство, его ойкумена, его среда обитания, где он будет не просто успешен во всех смыслах этого слова, но и понят. Не при жизни, так после смерти, которую он остро чувствовал, заигрывал с нею, подшучивал над её выбриками:
Сон мне снится — вот те на:
Гроб среди квартиры,
На мои похорона
Съехались вампиры…
А у меня с этой песней так и вообще почти пророчески автобиографически получилось. Где-то в 1988 году в моём ПТУ в Киеве, где я работал преподавателем истории и обществоведения и был освобождённым комсоргом (кто помнит, что это такое!), меня очень не хотели принимать в КПСС, а мой райком комсомола настаивал. Потому что, как я понял, ему нужно было устраивать меня после комсоржества, а без членства в партии меня, историка по образованию, нельзя было пристроить даже учителем в старших классах школы. В том году именно такое постановление приняли власти тогдашнего Киева, которые, по ходу, хотели прослыть более коммунистическим, нежели все другие.
И вот назначили партсобрание, вывесили в зале повестку дня, и приём меня в члены значился там... третьим вопросом. А по уставу КПСС и общепринятой у комми практике партийное очленение всегда должно было рассматриваться первым. Это был серьёзный прокол моих недоброжелателей, уже обилеченных партбилетами.
А на собрание приехала лично секретарь райкома комсомола, вполне симпатичная, красивая и душевная женщина, к тому же член райкома партии — очень большой чел и чин для ПТУ. Она села сзади, не в президиуме, и прислала мне, наряженному по такому случаю, кажется, даже в галстук, записку: «Как дела?».
Я мандражировал страшно, но присутствия духа, как оказалось, не терял, и меня очень забавляло тупое желание моих как бы коллег по ПТУ меня наказать и проучить за былую строптивость. И за то, будем честны, что я добрую половину из них по молодости считал галимыми придурками, не очень скрывая это. И я написал в ответ из Высоцкого, пространно, из указанной выше песни:
Стали речи говорить -
Всё про долголетие, -
Кровь сосать решили погодить:
Вкусное — на третие…
Погодите — сам налью, -
Знаю, знаю — вкусная!..
Нате, пейте кровь мою,
Кровососы гнусные!
Секретарь прочитала, как-то весело чмыхнула, показала мне кулак и прямо до начала собрания отозвала нашего секретаря парткома и, видимо, разъяснила ему политику партии. Да так, что он отошёл от неё красный, как их партийный флаг, снял повестку дня собрания, куда-то с ней убежал и вернулся с уже правильно переписанной. Я стоял там на первом месте. И в партию тогда прошёл единогласно.
А через пару месяцев мне стукнуло 29 лет, меня нужно было куда-то пристраивать, и я выбрал Высшую школу при ЦК ВЛКСМ, годичное отделение журналистики. И поступил туда, что и определило всю мою дальнейшую судьбу.
Правда, когда я через год вернулся в закостенелый Киев Владимира Щербицкого, коммунисты не очень хотели брать меня журналистом в свои газеты: думали, что с дипломом ВКШ тогда уже на всю голову перестроечная Москва прислала меня менять кадры. Но киевская молодёжка взяла на работу, и вот с тех пор, с 1989 года, я и работаю журналистом. Благодаря, как я считаю, Владимиру Высоцкому, который помог КПСС выполнить свой же устав. В мою пользу. И я ему благодарен за это страшно: мне в журналистике комфортно. Хотя многие мне потом тот мой «коммунистический компромисс» ставили в вину, называли двурушником, приспособленцем и отступником от дела Ленина. Я не спорил и не спорю, потому как знаю пушкинское: хулу и похвалу приемли равнодушно и... дальше по тексту, никого не хочу обижать.
А мой кумир Высоцкий Пушкина боготворил. И даже в чём-то повторил его стезю: о нём тоже, как о Пушкине, говорили — он зарифмовал всю Россию. А что его называли «антисоветчиком» и «врагом», так это всегда так: он говорил правду, а она всегда кажется вражеской, если неудобна.
Сегодня Владимиру Семёновичу исполнилось бы 85. Как много времени прошло со дня его смерти. И сегодня понятно, что умер он на своём «экваторе» — в 42 с половиной года. А я и себе под него подсчитываю уже нумерологию своего поколения, свою магию цифр: когда мы родились, ему был 21 год, а когда умер — столько же было уже нам. Я не знаю, что в этом зашифровано. И зашифровано ли вообще хоть что-то. Но всё равно мне приятно чувствовать его современником. И многим нашим, кто ещё живой.
И, конечно же, пару дней «высоцкомания» охватит все СМИ, творческие коллективы и отдельных исполнителей. Будут песни и пляски, лекции и фестивали, кинопоказы и концерты. И это здорово. Любить или не любить Высоцкого — это, конечно, исключительно дело вкуса. Но я считаю, что ещё и безвкусицы: нет у того вкуса, если не любит. А может, просто дело в уме...
Сын же поэта Никита Высоцкий в интервью агентству «ФАН» в день рождения отца сказал пространно, но точно: «Посмотрим, что люди будут помнить через 40 лет про сегодняшних звёзд. Да, есть такая проблема: время никого не щадит. Уходит поколение современников Высоцкого, для которого он был очень значимой фигурой, может быть, самой значимой. Для многих людей, кому сегодня 20—25 лет, Высоцкий — кумир бабушек и дедушек. С другой стороны, я работаю в музее и вижу, что очень много молодых людей сюда приходят. Несколько дней назад у нас был четвёртый курс школы-студии МХАТ. Они подготовили программу „Наш Высоцкий‟. Это было здорово. Самое главное, это было интересно им самим, и в зале были молодые люди.
Так что не скажу, что популярность падает, но она меняется. Отношение к нему всё равно очень глубокое, очень серьёзное. Количественно же, да, такой популярности, какая у него была при жизни или в первые годы после того, как он ушёл, наверное, нет. Впрочем, интерес к Высоцкому — волнообразный. Мне кажется, что сейчас идёт подъём волны. Я это вижу по количеству скачиваний в интернете, по тиражам его книг. Он вполне себе сегодняшняя фигура. Не знаю, насколько он конкурирует со звёздами в глазах современной молодёжи, и нужно ли ему это делать, но он всё равно в числе топовых авторов и исполнителей, в том числе, если сравнивать с современными артистами, я имею в виду количественно. Что касается качества, это уж каждый пусть сам решает».
Пусть решают. А мы уже всё для себя решили...
