Василий Муравицкий: Большинство заключённых в тюрьмах и колониях Украины — наркоманы
Когда я из сбушного «воронка», из летней жары попал в тюрьму №8, я очутился на баксах. Баксы — это предбанник, камера, где некоторое время ждут арестанты своего распределения в машину, которая повезёт на суд, этап, или наоборот — когда поднимут в камеру.
Это фактически погреб, каменный погреб. В уголке ржавый умывальник с краном, из которого течёт такая же ржавая вода. «Параша» — старый унитаз в полу, отделённый с одной стороны метровой стеной, тоже в уголке.
Вверху маленькое зарешёченное окно, сквозь которое падает тусклый свет. На высоте трёх метров, в потолке тоже зарешёченная лампочка, жёлтая от сигаретного дыма и времени. Иногда бывает металлические, прикрученные к полу лавочки.
На этих баксах, в холодке, который был бы неплох после жары, если бы это не была грязная тюрьма, были я, молодой пацан, который сразу сел «на кортаны», выдав в себе бывалого сидельца, и пожилой человек, который вечно курил.
Третий был с сумкой, сильно переживал, ходил из стороны в сторону. Позже я понял, что он только что со свободы, и ему утвердили срок. Через тюрьму №8 он поедет на колонию.
Бывалый увидел у меня на руке золотое кольцо и сказал:
— Первый раз?
— Да
— Сними, а то наркоманы увидят в хате — выманят... Они как мухи на мёд.
Я с трудом снял столько дорогую для сердца драгоценность.
Бывалый был с Донецка. Он, пойму позже, сам наркоман. Пойман за квартирную кражу. Залез куда-то в дом.
Позже я встречу его на других баксах, где он будет измождённый, замученный. И я пойму, что эта усталость, эта измождённость — следствие абсинентного синдрома и отказа, а возможно, и злоупотребления наркотиками. Большинство наркоманов попадаются именно на таких кражах.
Отсидев в колонии, они выходят и тут же берутся за старое. Многие из них не доживают и до 40-ка.
Пока мы ждали распределения, двери баксов отворились, и туда вломился усатый дядька с рубашке с короткими рукавами, пузиком и наглаженных штанах. За ним шёл кто-то из руководства тюрьмы.
Усатый осмотрелся в камере, будто бы понюхав воздух, посмотрел на «парашу», на ржавый умывальник ещё советского производства, открыл кран. Спросил у тюремщика:
— Что это за вода?
— Вы будете отсюда пить? — обратился он ко мне в присутствии ответственного за тюрьму.
Я немного помолчав, ответил:
— Нет.
— А ты будешь? — грозно рявкнул он в сторону тюремщика. — Заменить. П-п-поставить сюда нормальную воду.
Это был представитель государственной проверки, с которой часто ездят всякие чиновники по тюрьмам. Потом я увижу их много раз.
— Извините, — сказал я ему. — Меня арестовали. Но я боюсь потерять в камере обручальное кольцо. Как мне с ним поступить?
— Можете сдать его на хранение... — ответил проверяющий. И вышел... Тяжёлые железные двери захлопнулись.
Через некоторое время меня повели в камеру, прежде забрав на хранение столь важное для меня обручальное кольцо. Потом я его верну.
Бачок с чистой водой так и не поставили. Через полгода, когда я ехал на суд и ожидал на баксах, там был всё тот же ржавый умывальник с ржавой водой...
Когда нас вели к «сбушному» воронку, мимо конвоя пробежала жирная ленивая крыса, а конвоир с азартом бросился её забивать каблуками туфель. У него не получилась — крыса скрылась в потёмках тюремных коридоров.
Всего в тюрьме я проведу 335 дней
