Стремление стать: как бывший офицер изменил русскую фантастику

95 лет назад родился Аркадий Стругацкий, главный, наряду с братом Борисом, русский фантаст всех времён, автор (вернее, конечно, соавтор) «Пикника на обочине», «Трудно быть богом», «Обитаемого острова», «Понедельник начинается в субботу». Как бывший офицер Советской Армии и переводчик с японского навсегда изменил целый жанр отечественной литературы — в материале «Известий».

На войне как на войне

Вопрос о распределении обязанностей в литературных дуэтах всегда интриговал и будет интриговать поклонников. Обычно писатели отшучиваются (классическое «Как братья Гонкуры, Эдмонд бегает по редакциям, а Жюль стережет рукопись, чтоб не украли знакомые»), но в случае со Стругацкими все не так. В конце 1990-х годов Борис Стругацкий написал «Комментарии к пройденному», подробную автобиографию их творческого союза. О роли старшего брата написано чуть ли в первом абзаце. «Если бы не фантастическая энергия АН, если бы не отчаянное его стремление выбиться, прорваться, с т а т ь, — никогда бы не было братьев Стругацких».

Аркадий Стругацкий родился далеко от их родного с братом Ленинграда, в Батуми, где его отец-журналист редактировал местную газету. Впрочем, в Питер семья Стругацких перебралась год спустя. Отец сменил немало занятий: был мелким партийным чиновником, работал в Русском музее и в Публичной библиотеке. Мать, наоборот, всю жизнь проработала учительницей русского языка.

Когда началась война и блокада, семья оказалась разделенной: заболевший Борис и мать остались в осажденном городе, Аркадий и отец эвакуировались. Доехали, впрочем, только до Вологды, где 17-летний сын похоронил родителя в братской могиле.

Жизнь братьев Стругацких, если верить все тому же «Комментарию», «отнюдь не изобиловала (…) ни увлекательными приключениями, ни загадочными событиями, ни социально-значимыми поступками». Здесь больше скромности автора, нежели исторической правды (сам БН, как известно, был не далек от диссидентских кругов Ленинграда).

Аркадий Стругацкий в 18 лет вывез из блокадного Ленинграда брата и мать, а вскоре поступил в военное училище. Повоевать ему, однако, не пришлось — сразу после училища его направили в Институт военных переводчиков, учить японский язык. Чужая воля, решавшая за молодого человека его будущее, оказалась в итоге слабее воли самого человека — в армии Стругацкий прослужил больше 10 лет, но выбрал совершенно иной путь.

Однако японский язык сыграл в жизни писателя огромную роль, погрузив его в малознакомую тогдашнему советскому обывателю культуру, напитав ее аллюзиями и культурными кодами и в конце концов оказав значительное влияние не только на человека по имени Аркадий Стругацкий, но на писателей «братьев Стругацких».

«Долой жюльверновщину»

Писать фантастику он начал еще в школе (дело совершенно обычное), но первые осознанные литературные опыты совпали с увольнением из армии и жизненным перепутьем. В 1956 году Стругацкий дебютирует повестью «Пепел Бикини» — антиамериканской алармистской агиткой, написанной в соавторстве, но с не братом, а с армейским сослуживцем. Писатель Аркадий Стругацкий появился в тот же момент, когда и писатель Борис Стругацкий: естественная человеческая близость братьев (несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте) переросла в идеальный творческий альянс.

Этот путь не был торным. Вот как описывает Борис Стругацкий процесс завершения их первой повести «Страна багровых туч»: «К декабрю ничего не было готово. АН привез с собою черновик второй части, ознакомился с жалкими плодами деятельности БН и сказал: «Так. Вот машинка, вот бумага, садись и пиши третью часть. А я буду лежать вот на этом диване и читать «Порт-Артур». Я — в отпуске».

Конечно, химия творчества есть тайна, но не будет большой натяжкой предположить, что в союзе Стругацких старший брат — хотя бы в силу возраста — был моральным лидером и идеологом. Он, разумеется, не учил младшего писать — их литературный опыт быстро сравнялся. Но именно Аркадий Стругацкий первым понял, что если они хотят действительно «выбиться, прорваться, с т а т ь», то последнее, что им нужно для этого делать, — становиться нормальными хорошими научными фантастами.

Кредо писателей Стругацких он формулирует еще в 1959 году: «Наши произведения должны быть занимательными не только и не столько по своей идее — пусть идея уже десять раз прежде обсасывалась дураками — сколько по а) широте и легкости изложения научного материала; «долой жульверновщину», надо искать очень точные, короткие умные формулировки, рассчитанные на развитого ученика десятого класса; б) по хорошему языку автора и разнообразному языку героев; в) по разумной смелости введения в повествование предположений «на грани возможного» в области природы и техники и по строжайшему реализму в поступках и поведении героев; г) по смелому, смелому и еще раз смелому обращению к любым жанрам, какие покажутся приемлемыми в ходе повести для лучшего изображения той или иной ситуации. Не бояться легкой сентиментальности в одном месте, грубого авантюризма в другом, небольшого философствования в третьем, любовного бесстыдства в четвертом и т. д. Такая смесь жанров должна придать вещи еще больший привкус необычайного. А разве необычайное — не наша основная тема?»

Вроде бы всё очевидно до банальности — но попробуй отлей такие чеканные определения.

Другая литература

Думается, не стоит напомнить о том, что написали братья Стругацкие и какую славу в итоге обрели. Их книги — большинство во всяком случае — не устарели ни морально, ни технически, ни творчески, по-прежнему переиздаются, раскупаются и экранизируются.

Став в начале 1960-х профессиональным писателем (до этого он работал редактором — в том числе и в «Детгизе», в котором Стругацкие издавались; неплохой менеджерский ход, выражаясь современным языком), Аркадий Стругацкий прожил внешне скучную жизнь популярного советского писателя. Раз в год — съезд с братом в дом творчества в Комарове, упорная, тяжелая работа над очередным романом, затем — еще более тяжелая и упорная работа над его продвижением в издательстве.

Но была и активная общественная жизнь — пускай и в рамках собственного цеха. Шестидесятник по убеждениям, он остро переживал косности и глупости своего времени. Когда на очередном писательском собрании фантаст Александр Казанцев, человек обласканный властью и преданный ей настолько, что его зачастую несло впереди паровоза, назвал одного из коллег фашистом, Стругацкий не молчал ни секунды. «При всем моем уважении к Александру Петровичу я решительно протестую. Альтова можно любить и не любить, я сам его не очень люблю, но подумайте, что вы говорите. Альтов — фашист! Это же ярлык, это же стенографируется, мы не в пивной сидим, это черт знает что, это просто непорядочно!»

Конечно, это и близко не было похоже на безукоризненно гладкую карьеру. Писалось трудно, иногда — мучительно. Неравноценность всего наследия Стругацких уже давно не является сколько-нибудь серьезным вопросом. Есть и пуристическая точка зрения, ограничивающая золотой век их прозы всего-то одним десятилетием, с «Возвращения» (1961) до «Пикника на обочине» (1972). Оставим эти дискуссии фанатам и литературоведам.

Писательский век Аркадия Стругацкого по любым меркам получился недолгим — три с половиной десятилетия. Но этого хватило, чтобы совершенно изменить русскую фантастику, которая выросла из покорения космоса и строительства коммунизма и навсегда позабыла и то и другое, заговорив о вещах, ранее немыслимых: моральном релятивизме и экологии, любви и ответственности за будущее, предопределении и муках творчества, Боге и свободе.

Игорь Литвиненко