Прифронтовая тьма. Жители Коминтерново месяц живут без света под обстрелами. Репортаж «Антифашиста»
2 сентября в Коминтерново случилась гроза. Молния ударила в старую, и без того на ладан дышащую, трансформаторную подстанцию, стоявшую у кромки фронта. Она сгорела. Жители села остались без света, а значит, без холодильников, стиральных машин, электрочайников и телевизоров (в селе это едва ли не единственный источник информации о внешнем мире).
Почти месяц люди живут без электричества — Киев не готов согласовать режим тишины для ремонта. Международные структуры глухи к просьбам о помощи. В селе, погружённом во тьму и ежедневные обстрелы, «Антифашист» побывал вместе с донецким волонтёром Андреем Лысенко.
Воскресенье, ещё не рассвело. Выезжаем затемно — дорога неблизкая, блокпосты, днём обещают дождь. Загружаем в две машины 68 пакетов с продуктами, именно столько людей осталось на этой территории, в основном, пенсионеры. Холодильники в домах стариков Коминтерново не работают почти месяц, еда быстро портится, запасы тают, при крайне скромной пенсии в магазин особо не находишься. Да и ходить могут не все — в селе немало лежачих совсем-совсем пожилых людей. У кого стоят газовые плиты, тем повезло, они могут приготовить хоть что-то, гораздо хуже тем, у кого электрические — они вынуждены готовить на кострах. Но и эта возможность скоро иссякнет — дров почти не осталось, а ходить в прифронтовую посадку под прицелом снайпера опасно.
Коминтерново на грани гуманитарной катастрофы. ОБСЕ и Красный Крест в курсе сложившейся ситуации, но реагировать на неё не спешат. Почему? Вопрос без ответа. Киев не согласовывает режим тишины и тоже не объясняет причину своего решения. Республиканское предприятие энергосетей подготовило новую трансформаторную подстанцию и готово её установить, как только Киев даст добро. На всё про всё нужно три часа. Но гарантировать режим тишины на это время не хочет никто — ни Украина, ни международные организации.
На трассе под Новоазовском голосует мужчина. Спрашиваем, куда — просит подвезти в Безыменное. Это по пути, подбираем. Узнав, куда мы направляемся, переходит на русский матерный: «Е***ть, вы бесстрашные! Там даже волки ср***ть боятся! За каким х***м вас туда несёт?!». Он рассказывает, что село каждый день под обстрелом, но особенно не дают жить беспилотники, появляясь в небе несколько раз в день и периодически сбрасывая боеприпасы. Вчера, например, попало в огород одной из местных жительниц, к счастью, «всего лишь» повредило остекление, хозяйку не зацепило.
Безыменное — последнее относительно безопасное место на юге ДНР, несмотря на близость фронта, на здешних пляжах летом даже есть отдыхающие. За пределами села начинается прифронтовая зона. Дорога идёт вдоль моря, но искупаться не выйдет — проходы закрыты, на металлическом ограждении висит предупреждающая табличка.
На юге Донбасса особенно остро чувствуется, что война гражданская. Здесь нет российских триколоров, у многих местных дети и родственники живут в подконтрольном Киеву Мариуполе, а названия сёл, как и семь лет назад, написаны на украинском языке.
Тёмно-серое небо клубится низкими тучами, кажется, они вот-вот заденут верхушки начинающих желтеть деревьев. Небо отражается в лужах, которыми покрыта дорога — ночью был дождь. «На этой дороге восемь машин заПТУРили», — говорит Андрей. Украинские войска совсем близко. Среди высоких зарослей бурьяна стоит разбитый двухэтажный дом. «Прямое попадание, хозяина убило, а дом вот стоит, никому не нужный», — рассказывает волонтёр.
Таких домов в южных сёлах сотни. Хозяева покинули их — кто-то был убит прямо в доме, кто-то, спасаясь от войны и разрухи, уехал в более безопасное место. Вдоль дороги стоят ветряки — остатки былой цивилизации тихо шевелят лопастями на ветру. Юг Донбасса, с его морем и степью, мог стать центром трендовой нынче зелёной энергетики. Не стал — пришла война.
Перед Коминтерново небольшой хутор на несколько дворов. Местные зовут его Малое Коминтерново. Здесь осталось всего семь пенсионеров — вся молодёжь давным-давно разъехалась. Они ждут нас у остановки с названием села на украинском языке — кто с палочкой, а кто и на мопеде.
Самая молодая среди всех Наталья. С задорной чёлкой, в платке она похожа на главную героиню культового фильма «Любовь и голуби». Кажется, сейчас услышишь незабываемое: «Людк, а Людк! Глянь, чё делается!». Но нет. Натальин рассказ полон безысходной грусти страшных будней: «Сегодня утром снова стреляли. Ещё до рассвета, я как раз управлялась. Из пулемёта, в нашу сторону. Пули над головой свистели. Беспилотник каждый день прилетает, сбрасывает бомбы, постоянно голову вверх задираю — боязно. Но хорошо, хоть свет есть. А в селе нет».
Жители Большого Коминтерново ждут нас на крыльце единственного магазина «Хуторок». Два других уничтожены за годы войны прямыми попаданиями снарядов и последующими пожарами. Пенсионеры, с палочками, некоторые в масках — удивительная сознательность, такое нечасто можно увидеть даже в Донецке.
Они наперебой рассказывают о своей беде со светом и просят о помощи. Светлана, самая молодая из тех, кто стоит на крыльце, решает структурировать обрывки фраз, волну эмоций и слёз, просит минуту тишины и поясняет, как всё было. «Это было вечером, 2 сентября. Была гроза и сильный дождь. Молния ударила прямо в трансформатор, он стоит на краю села. Мы с подругой Ирой вышли посмотреть на него, как дождь закончился, глядь, а он дымится весь. Он и так весь побитый обстрелами, сто раз его уже чинили, и сейчас вот не выдержал. Чинить смысла уже нет, так нам сказали специалисты. Нужно ставить новый. Мы, конечно же, сразу всем позвонили, всё рассказали — и в район, и в РЭС. Нам обещали помочь, обещание сдержали, трансформатор новый выделили. Теперь его нужно установить, на это три часа надо. Рабочие будут работать в прямой видимости ВСУ, поэтому нужен гарантированный режим тишины, и ОБСЕ, чтобы наблюдать за всем этим. Киев отказывается согласовывать. В ОБСЕ звоним постоянно, пишем сообщения», — Светлана на экране смартфона показывает сообщения, которые регулярно отправляет в представительство ОБСЕ.
Чтобы зарядить телефон, она раз в несколько дней ходит в соседнее село. Она же сообщает односельчанам новости, являясь единственным их источником — читает в Интернете.
Но международные организации пока глухи к просьбам жителей прифронтового села...
Ещё одной — возможно, самой главной — бедой коминтерновцев являются беспилотники, которые почти неслышно пролетают над селом и сбрасывают боеприпасы, убивая и калеча людей, разрушая их дома. Светлана связывает активизацию БПЛА с отсутствием света, предполагает, таким образом ВСУ хотят показать ОБСЕ, что тут очень опасно и давать гарантии нельзя. Вчера именно в её огороде разорвалась сброшенная с беспилотника граната — в доме разбиты ещё остававшиеся целыми окна. Повезло, что только окна — граната зацепилась за ветки растущего во дворе дерева, основная ударная волна пришлась на него, в окна полетели осколки. Светлана была дома, очень испугалась, хотя, казалось бы, за семь лет войны уже должна была привыкнуть. Нет, к войне привыкнуть невозможно, никогда, нигде и никому. Испугался и сидевший во дворе рыжий котёнок — не пострадал, но, кажется, боится до сих пор.
Светлана больше не сдерживает эмоции и обращается к оператору адской машины: «Ты человек или зверь?!».
Старики надеются, что их услышат. Верят. Пока ещё — верят. Небо темнеет, надвигается дождь. С пакетами в руках, они расходятся по домам, радуясь, что ещё кто-то о них помнит. Гуманитарной помощи здесь не видели уже несколько месяцев — машины Красного Креста едут только до соседнего Заиченко, волонтёры тоже не частые гости в селе.
Опираясь на палочку, к нам подходит старушка. Она обнимает Андрея и пытается неловко поцеловать. Плачет. Рассказывает, что в детстве вместе с братом жила в посёлке Кутейниково Амвросиевского района. Там стояли немцы, а местные жители ушли в партизаны. Есть было нечего, и взять было неоткуда. Дети придумали, как помочь своим: ходили к немцам, просили еду, хлеб, прежде всего, а потом ночью, тайно относили его партизанам. Сами не ели, хоть и были голодны, понимали, что накормить взрослых сейчас важнее. «И сейчас снова война, и уже длиннее, чем та была. Ну, когда же мир-то будет? Ну, сколько можно?!», — спрашивает она. Нам нечего ей ответить.
«Это мою жену летом убили», — слышу тихий голос за своей спиной. Рядом со мной стоит мужчина, теребит в руках пакет. Говорит, что принёс документы, подтверждающие его слова, пытается их достать. Я немедленно вспоминаю эту историю — военная сводка обретает зримые черты.
Мужчина представляется Эдиком, вспоминает, что в тот день шёл с женой Светой из магазина. «Ручка об ручку, — повторяет он несколько раз. — Ручка об ручку». Услышали вверху характерное жужжание, в ту же секунду под ногами Светы разорвалась граната. Эдику осколками посекло ногу, у Светы множественные ранения, но самое главное — пробита почка. Она умерла на операционном столе, не приходя в сознание. Эдик хоронил Свету сам: дети в Мариуполе, родственники там же, на похороны их не пустили — граница между Украиной и ДНР на глухом замке.
«Ручка об ручку, ручка об ручку», — повторяет он, и, сгорбившись, идёт в сторону осиротевшего дома.
Тучи всё темнее, небо становится совсем чёрным. Начинается дождь.
Война в Донбассе идёт восьмой год.
