Первое малороссийское лицо женского террора России
Ровно 25 лет назад, 17 июня 1995 года, утром в 4 часа утра, состоялся штурм больницы в Будённовске, захваченной чеченскими боевиками-террористами Шамиля Басаева. В результате операции освобождён 61 заложник, но 30 человек были убиты.
Через два дня боевики отпустили остальных заложников и ушли в Чечню, оставив после себя 129 убитых и 415 раненых. Большинство из пострадавших — ни в чём не повинные люди, гражданские заложники, смерть которых, по замыслу террористов, должна была запугать и заставить власти им, террористам, пойти на уступки.
Ещё через 5 лет, 7 июня 2000 года, на тропу политического террора вышли и вошли в историю «чёрные вдовы» или женщины-смертницы, которых обматывали «поясами шахидок», начинёнными взрывчаткой, и натравливали их на военные или — это чаще всего — гражданские объекты. И вот Хава Бараева, 17-летняя сестра известного чеченского боевика-террориста Арби Бараева, первой в истории современной России взорвала грузовик с взрывчаткой рядом с российским военным объектом: 3 военных были убиты, 5 ранены.
Дальше специально обученные и психологически обработанные и эмоционально заряженные на смерть чеченские террористки взрывали вокзалы и частные дома, автобусы и электрички, станции метро и полицейские участки. Цель у них одна и всё та же — убить как можно больше людей, и тем самым посеять страхи панику, вынудив власть на нужные террористам решения. Количество жертв, повторяю, должно было быть максимальным.
Именно в этих кровопролитных терактах с участием женщин максимально отчётливо проявились две самые распространённые и страшные черты политического террора. И группового, и — это особенно страшно! — индивидуального.
Во-первых, террор — это по-любому уродливый выкидыш борьбы и за власть, и за социальную справедливость. Он практически никогда не добивается своей конечной и якобы благородной цели, не даёт ни власти, ни справедливости, но нередко убивает случайных людей, а значит, наказывает невиновных и непричастных.
Во-вторых, если не брать в расчёт холодных, умных и прагматично-рассудочных организаторов и вдохновителей террора, то террористы — непосредственные исполнители акций — это либо бесчувственные умственно неполноценные персонажи с изначально заниженной планкой нравственности, либо фанатики, слепо уверовавшие в какую-то свою правоту, либо закомплексованные люди с легко ранимой душой, повышенной возбудимостью, неустойчивой психикой и нестандартным восприятием действительности. Всех таких достаточно легко обмануть, играя на чувствах обиды и мести или рассказами о всё той же справедливости и неотвратимости наказания за «зло».
Об этом, в частности, говорит то, что последние (не крайние, а, надеюсь, именно последние) теракты в исполнении женщин-смертниц случились в России в 2013 году: 25 мая в Махачкале в толпе людей взорвала себя 25-летняя Мадина Алиева, которая ранее была женой двух погибших боевиков. Её легко было склонить на месть. В результате взрыва погибли 3 полицейских, ещё 20 людей в форме и гражданских пострадали.
А 21 октября того же года был взорван автобус в Волгограде, погибло 6 мирных граждан и ранено 33 человека. Смертницей оказалась 30-летняя дагестанка Наида Асиялова, которую подготовил к «возмездию неверным» её как бы гражданский муж, некто Дмитрий Соколов, русский, ставший одним из главных подрывников террористов. Он лично обучал и натравливал на террор не только свою, как позже выяснилось, больную жену, но и махачкалинскую взрывательницу Мадину Алиеву, якобы мстящую за убитых мужей.
В этом плане характерно и упомянутое выше семейство Бараевых. Предводитель террористов и боевиков, полевой командир и организатор не только многочисленных убийств, но и современной работорговли на Кавказе Арби Бараев для теракта не пожалел свою 17-летнюю сестру Хаву. А после того, как сам он был уничтожен в 2001 году российскими спецслужбами, «отомстить России» отправился в Москву его родственник Мовсар Бараев. Он и стал одним из организаторов захвата заложников в театре на Дубровке («Норд-Ост») 26 октября 2002 года. С ним пошли и женщины-смертницы с «поясами шахидов» на себе, отряд которых возглавляла Зура Бараева, вдова Арби. Всего было захвачено 916 ни в чём не повинных людей, из которых во время штурма только погибло 130 человек и ранено 700. Погибла и Зура. А одна из выживших свидетельниц описывала её: «Она казалась нормальной. Она скрыла свои чувства за маской любезности. Она, казалось, была рада быть тут, что люди слушали её и желали говорить с нею, что она осознала ситуацию. Она спрашивала, есть ли у заложников дети. Она всё время говорила: "Всё будет прекрасно. Это закончится мирно"». Но только усыпляющий газ и пуля спецназовца предотвратили то, что эта «нормальная» не привела в действие свой дьявольский пояс и не угробила ещё больше невинных жертв.
А теперь вот следующие чем-то похожие воспоминания: «Она была хороша собой, хотя наружность её принадлежала к тем, которые не ослепляют с первого взгляда…. Белокурая головка с парой голубых глаз, серьёзных и проницательных, под широким выпуклым лбом; мелкие, тонкие черты лица; розовые полные губы, обнаруживавшие, когда она улыбалась, два ряда прелестных белых зубов; необыкновенно чистая и нежная линия подбородка. Впрочем, очаровывали не столько отдельные черты, сколько вся совокупность её физиономии. Было что-то резвое, бойкое и вместе с тем наивное в её кругленьком личике. Это была олицетворённая юность».
И это почти за 130 лет до трагедии «Норд-Оста» некто Сергей Степняк-Кравчинский писал о своей без всякого преувеличения фанатичной боевой подруге Софье Перовской. Сам он в 1878 году насмерть заколол стилетом шефа жандармов империи Николая Мезенцева, за то, что он принял непосредственное участие в поимке, осуждении и последующем расстреле ещё одного революционера Ивана Ковальского. Но именно Софья Перовская стала не только первой и единственной женщиной, в XIX веке публично повешенной в Российской империи «по политическому делу» за терроризм, но и несомненным олицетворением политического террора. Она придала смертоубийству по политическим мотивам женское лицо.
Но как же восторженно, кроме Степняка-Кравчинского, о Софье писали и другие мужчины-соратники по террору. Например, князь и анархист Пётр Кропоткин вспоминал: «Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрасные товарищеские отношения. Но Соню Перовскую мы все любили. С другими все здоровались по-товарищески, но при виде Перовской у каждого из нас лицо расцветало в широкую улыбку, хотя сама Перовская мало обращала внимания и только буркнет: "А вы ноги вытрите, не натаскивайте грязи"».
И другой революционер Николай Морозов написал в мемуарах: «Вбежала маленькая живая шатенка с небольшим кругленьким личиком и детскими чертами. Это оказалась Перовская, оставившая недавно придворную среду, чтобы идти вместе с нами в народ…».
Даже известный уже писатель Иван Тургенев через год после казни Перовской опубликовал в «Вестнике Европы» стихотворение в прозе о девушке, упрямо стремящейся переступить некий порог, несмотря на страдания, болезни, одиночество, тюрьму и даже смерть. Все увидели в героине Тургенева именно Перовскую:
«Девушка перешагнула порог — и тяжёлая завеса упала за нею.
— Дура! — проскрежетал кто-то сзади.
— Святая! — принеслось откуда-то в ответ».
В 27 лет Перовская взошла на эшафот и была повешена. Перед смертью она сама написала матери: «Умоляю тебя, успокойся, не мучь себя из-за меня, побереги себя ради всех окружающих тебя, и ради меня также. Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю её, так как давно знала и ожидала, что рано или поздно, а так будет. И право же, милая моя мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения; поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю всё, предстоящее мне».
Перовская реально ни о чём не жалела. Потому наряду с аккуратной женственностью, подчёркнутой моральностью, вежливостью, даже внешней инфантильностью она сочетала в себе непреклонную уверенность в правоте избранного пути и фанатичную ненависть к тем, кто мешал осуществлению её целей. Причём целей как бы очень справедливых и даже милосердных — улучшения жизни людей, свободы, равенства и даже братства. Ещё одна знаменитая революционерка Вера Фигнер как-то заметила: «В её натуре была и женственная мягкость, и мужская суровость».
Появилась всё это — уверенность и фанатичность, у Софьи, скорее всего тогда, когда мирные походы «в народ» с целью его — Народа просвещения и вразумления не привели к народной революции. И вот тогда-то от личного разочарования, чувства избранности и пассионарности вершителей судеб и в то же время обречённости и появилась эта уверенность: раз народ не хочет жить лучше, значит, его надо заставить, направить, подтолкнуть. Террором и наказанием тех, кто гнобит народ. За чуть более чем четверть века, где-то со средины 1860-ых по начало 1890-ых годов, Россию захлестнула волна убийств по политическим мотивам. Учёные и исследователи насчитали 4742 теракта, в которых выжили только 92 человека и были тысячи погибших. Виноватых с точки зрения террористов, но ещё больше — в основном невинных людей.
Даже во время главного дела всей жизни Софьи Перовской — убийства 1 марта 1881 года императора Александра II «Освободителя» — погибли кроме самодержца, ещё три человека: три казака и один 14-летний мальчик. Всего члены «Народной воли», революционной организации, взявшей индивидуальный террор на вооружение, подготовили шесть покушений на жизнь Александра II, и в четырёх из них принимала участие Перовская. Даже Степняк-Кравчинский, так восхищавшийся её женственностью, признавал: Софья была «нравственным диктатором». И когда в феврале 1880-го, за год до успешного покушения, соратник Перовской Степан Халтурин совершил неудачное покушение на императора прямо в его дворце, и погибли 11 солдат, героев русско-турецкой войны и один лакей, то эти люди тоже на её совести.
И вот ведь что характерно: Перовская очень долго была сторонницей не террора, а мирной пропаганды революционных идей. Всё изменилось, когда она полюбила соратника по партии и фанатичного сторонника террора Андрея Желябова, а власти начали репрессии против революционеров. Саму Софью арестовали в 1878 году и отправили в ссылку на Север. Но она бежит и переходит на нелегальное положение. Как полуиронично заметил один из членов «Народной воли» Аркадий Тырков, «она точно мстила Александру II за то, что он оторвал её от мирной, спокойной работы пропагандистки». И тогда же другой соратник Перовской Лев Тихомиров написал: «Самолюбивая, властная, с резко выраженной женской натурой, Софья Львовна всей душой полюбила Желябова и даже стала его рабой и находилась в полном порабощении».
В декабре 1880-го арестовали Желябова, и по суду его практически стопроцентно ждала смертная казнь. И Перовская ускорила покушение. Участница «Народной воли» Анна Эпштейн вспоминала о Софье в те дни: «Она схватила меня за руки, стала нагибаться всё ниже и ниже и упала ничком, уткнувшись лицом в мои колени. Так оставалась она несколько минут. Она не плакала, а вся была как в лихорадке». И потом лично расставила метальщиков бомб и лично взмахнула белым платков, давая команду метать. И после покушения всё рвалась освобождать Желябова — она была уверена, что без её возлюбленного никакой революции не будет.
И революции действительно не последовало, а была виселица, на которую вместе с Софьей Перовской взошёл и её возлюбленный Желябов. Он написал прошение прокурору, в котором сам попросил приобщить себя к цареубийствам: «Было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности». Прокурор не отказал, и как потом, после казни, писали, в официальном полицейском отчёте: «На спокойном, желтовато-бледном лице Перовской блуждал лёгкий румянец…. Бодрость не покидала Желябова, Перовской и Кибальчича до минуты надевания белого савана с башлыком. До этой процедуры Желябов и Михайлов, приблизившись на шаг к Перовской, поцелуем простились с нею».
А журналист кёльнской газеты сообщал своим читателям: «Софья Перовская выказывает поразительную силу духа. Щёки её сохраняют даже розовый цвет, а лицо её, неизменно серьёзное, без малейшего следа чего-нибудь напускного, полно истинного мужества и безграничного самоотвержения». А другие свидетели вспоминали, что до самого конца Софья искала взглядом своего Андрея и даже улыбалась ему.
И есть в этой истории ещё две особенности. Первая: не зря же вспоминали, что она «покинула придворную среду». Перовская была родственницей царствующей династии. Дальней, но всё же. Один из биографов Перовской Николай Ашешов написал об этом так: «О цареубийце можно, следовательно, сказать, что среди её предков были хотя и не царствовавшие формально, но царственные мужи». Прапрабабка Софьи Перовской была из рода Нарышкиных и приходилась внучатой сестрой самой императрице Елизавете Петровне. Потому что мать Петра I — Наталья — тоже была Нарышкиной.
Но и это ещё не всё. Во-вторых, корни Перовской — с Украины, которую тогда называли Малороссией, и это тоже связано с императрицей Елизаветой Петровной. Фаворитом и, по мнению многих, морганатическим супругом императрицы был граф Алексей Разумовский, малороссийский казак Лёшка Розум. И венчались они тайно в селе Перово, которое потом досталось брату Алексея Кириллу, тоже графу и последнему гетману Войска Запорожского (Малороссии). Вот праправнучкой этого графа-гетмана и являлась Перовская.
Её прадед Алексей Кириллович Разумовский и пустил в мир род внебрачных детей, получивших фамилию Перовские и занявших достойное место в аристократии империи. Они были генералами и министрами, сенаторами и губернаторами, а трое из Перовских уже сами без Разумовских получили графское достоинство. Во всяком случае, отец Софьи, действительный статский советник Лев Николаевич Перовский в своё время был даже губернатором Санкт-Петербурга и не смог предотвратить покушение на императора Александра II, совершённое Дмитрием Каракозовым, тоже, кстати, дворянином.
Так у них, у императоров, аристократов и дворян, всё тесно и причудливо переплелось в ненависти. И следы смерти тянутся в разные стороны империи. Но особенно, как видим, в Малороссию. Если непосредственно убил императора Александра тоже польский шляхтич из-под Минска Игнатий Гриневицкий, то среди пяти повешенных за покушение 1 марта, кроме Перовской, ещё двое были из Малороссии — вдохновитель теракта и возлюбленный нашей героини Желябов (уроженец Крыма) и гениальный изобретатель и главный подрывник террористов Николай Кибальчич, (уроженец Черниговщины).
К чему это я? В истории можно много почерпнуть для понимания современности. Если на Кавказе продолжается упорное и системное искоренение любого терроризма, то следует обратить внимание и на другие неспокойные бывшие окраины империи. В той же бывшей Малороссии, нынешней Украине, всё бурлит и крайне неспокойно. И именно разочарование в собственных революциях, нищета, лишения и безнадёга порождают мысли о терроре и «грязных атомных бомбах» для России. Тщательнее надо быть, тщательнее…
