Нерешённые проблемы СВО: недолеченные штурмовики идут в атаки, бюрократия убивает инженерный фронт

Несмотря на шумиху вокруг встреч группы избранных военкоров с главой российского минобороны, многие важные проблемы, которые есть в армии, остаются глубоко укоренёнными. Трудно сказать, что именно рассказывают военкоры, которые полностью зависимы от министерства, как минимум, в получении аккредитации и допуске к эксклюзивным сюжетам, но пока польза таких встреч неочевидна. Ранее те же лица так же встречались с руководством и так же бодро и оптимистично отчитывались в своих блогах, что «проблемы взяты на контроль и успешно решаются».

Может, пора приглашать более погружённых в темы людей, которые не боятся вскрывать назревшие нарывы в армейском организме? Михаил Полынков, Роман Алёхин, Анастасия Кашеварова, ряд других военных волонтёров и блогеров постоянно поднимают самые больные вопросы, заодно предлагая и пути решения. Но их на такие встречи не зовут. Тем временем, проблемы накапливаются, усугубляются или просто заметаются под ковёр.

В бой идут калеки и раненые

Практика отправки на фронт недолеченных и раненых бойцов продолжается. В частности, Анастасия Кашеварова не раз писала о возмутительной ситуации с лечением и реабилитацией участников СВО. По её мнению, заявления чиновников, что бойцам предоставляется везде и на каждом этапе качественная медпомощь и реабилитация — не соответствует реальному положению дел. Ситуация плачевная, наносит вред боеспособности армии и снижает её наступательные возможности.

Реабилитации в стране для военнослужащих фактически нет, разве что для тех, кто потерял руку или ногу. Протезирование более-менее развито, но что касается реабилитации после тяжёлого или средней тяжести ранения, когда конечности сохранены, то после госпиталя — вперёд на штурм. Так происходит из-за того, что командиры частей зачастую не предоставляют бойцам положенного после ранения отпуска.

«В выписном медицинском эпикризе прописывают 30—40 дней отпуска. После выписки боец должен приехать в часть, чтобы написать рапорт на положенные 30—40 суток. Однако в большинстве случаев боец уже не возвращается домой — командование не подписывает рапорт. В лучшем случае, он находится в тылу, в худшем — направят на штурм. Отсюда и появляются раненые и калеки на передовой. Фактически, ситуация, когда бойцам предоставляют положенные 30—40 дней после лечения, редко встречается. У нас тысячи обращений, что после выписки — обязательная явка в часть и там уже обратной дороги нет. ВВК тоже проводится в части, ожидание новой операции, запланированной даже в военном госпитале, также происходит в части, и её боец может не дождаться, не отпускают. Отмечу, что изначально прямо из госпиталя направляют в часть Шторм V, то есть бойцов из тюрем. Они вообще бесправные, их могут в первый же день отправить штурмовать.

Кому же предоставляется реабилитация? Если вы обратитесь в Фонд Защитники Отечества с просьбой реабилитации, то вас выслушают, примут заявку. Далее вам позвонят из гражданской клиники и спросят, являетесь ли вы военнослужащим, если да, то вам предложат уволиться, потому что реабилитацию оказывают только гражданским. То есть, в этих структурах не знают, что контракт автоматически продлевается.

Получается, что реабилитация оказывается не военным, которых нужно восстановить и отправить уже здоровыми на фронт, а только тем, кто уже никогда не отправится на фронт. У нас государство не заинтересовано в сильных крепких бойцах на передовой?

Скажите, какой штурмовик сможет взять опорник — калека на костылях, с несгибающейся рукой, больной, недолеченный или восстановленный боец с нормальным самочувствием? Ответ очевиден. Так почему же у нас в части подразделений, бригадах здоровые огромные мужики сидят в тылу, а в штурмовики отправляют бойцов, только вернувшихся из госпиталей, которые не восстановились и не прошли реабилитацию?», — бьёт тревогу Анастасия Кашеварова.

При этом она предлагает и решение проблемы, основанное на строгом контроле. По её мнению, необходимо предоставить возможность участникам СВО проходить реабилитацию в государственных гражданских клиниках, в том числе и по месту жительства. Военные не должны скрывать, что они защищают страну, чтобы получить медпомощь. Также надо ввести ответственность командиров за непредоставление бойцу отпуска по ранению. А предписания госпиталей о ВВК, о категории годности, необходимости повторной операции и т.д. должны неукоснительно соблюдаться.

Недавно в сети завирусилось видео, где раненый боец ВС РФ Алексей Васильев просит министра обороны навести порядок в госпиталях, занимающихся лечением российских воинов. По словам Алексея, в июне, выполняя боевые задачи, он получил тяжёлое ранение. Его много раз перевозили из госпиталя в госпиталь, но должной медпомощи он так и не получил. Всё лечение ограничивалось редкими перевязками. Доходило до абсурда: военнослужащие на свои деньги покупали лекарства и обрабатывали друг другу раны.

Алексей — не первый ветеран СВО, столкнувшийся с равнодушием и некомпетенцией военных медиков. Ранее о том же рассказал и военнослужащий Максим Зилянов, которого долгое время не оперировали после серьёзного ранения. Только после огласки Главное военно-медицинское управление МО РФ разрешило ситуацию.

Крепостные без права перевода

Ещё один результат дезорганизации в войсках, который надо исправлять — невыполнение приказа о переводе солдат и офицеров. Это реально большая проблема, с которой командиры и бойцы сталкиваются постоянно, и это ослабляет фронт в целом. Чаще всего бойцы просят перевестись в другое подразделение потому, что они хотят перейти к более профессиональному командиру, который будет использовать их не в «мясных штурмах», а с умом и в рамках их компетенций. Кроме того, бойцы хотят к тем командирам, которые их будут уважать как защитников Родины, а не относиться как к бесправным заключённым, отбывающим наказание за что-то. Об этой проблеме первым рассказал военный волонтёр Роман Алёхин.

По его мнению, такие переходы только усилят подразделения, во главе которых стоят профессиональные командиры. Но едва командир бойца узнаёт о его переходе, у бойца начинаются проблемы, он посылается в штурм, пока не погибнет или не получит ранение. Командир при этом игнорирует приказ или пишет отписки, что такого-то бойца нет в его подразделении. Алёхин приводит пример и других манипуляций. Например, когда командир получает приказ перевести рядового Иванова в другое подразделение, он присваивает Иванову звание ефрейтора и отвечает, что рядового Иванова у него нет. В итоге создаётся конфликт между подразделениями.

«Если есть цель победить в этой войне (...), то нам нужно наводить порядок в войсках, и нам нужны подразделения, которые станут основными кулаками, пробивающими оборону противника. Не заваливающими трупами, а пробивающими за счёт профессионализма командиров и бойцов. Своего рода отряды Суворова, Скобелева, Ермолова и т.д. Но для этого нужно дать им появиться, дать им возможность целевого рекрутинга, а также переводов бойцов из других подразделений. Если кто-то нарушает приказ о переводе, то это надо рассматривать как саботаж и военное преступление, особенно, если командир противодействует приказу, отправляя подлежащих переводу бойцов на убой. И карать за такое преступление надо жёстко — не просто отстранением, а в СИЗО, лишая званий и наград. Нам надо уже начать работать на победу, а не на амбиции ряда тщеславных командиров. Такие не должны командовать в войсках. Это не служба Родине, а служба своим личным интересам», — констатирует Алёхин.

О таких случаях сообщает и Анастасия Кашеварова. Она рассказала, что из-за нехватки бойцов штурмовых подразделений командование нередко снимает со своих должностей узких специалистов и направляет их в штурм без предварительной подготовки. Такие бойцы быстро погибают, а найти им замену крайне трудно.

«Получаем письма с трагичными историями про талантливых операторов БПЛА, РПГшников, танкистов, которые были переведены в штурмовики и погибли на первом же задании. И проблема не в том, что они не выполнили штурмовое задание, а в том, что количество бойцов со специальностями уменьшается, а на обучение нового танкиста или оператора БПЛА нужно время. Бывают и более вопиющие случаи. Так, нам пришлось разбираться с ситуацией, когда врача-анестезиолога отправили на передовую, где он обустраивал окопы. Хотя гораздо больше пользы он принесёт в военно-полевом госпитале», — возмущается военкор.

В свою очередь командиры боевого подразделения ДШРГ «Русич» сообщили, что столкнулись с такой проблемой:

«Пока мы испытываем дефицит личного состава в зоне проведения СВО, люди, которые хотят воевать, не могут получить перевод внутри своего округа (например, с базы в Армении), в боевые части, включая ту, к которой мы сейчас относимся. Почему-то командование небоевых частей в далёком тылу считает, что им эти люди нужнее и всячески противодействует переводу личного состава».

Обмен пленных: игра в чужие ворота

Одним из самых острых вопросов остаётся обмен военнопленными. Эту тему поднял ополченец первой волны, доброволец Донбасса, а впоследствии и боец СВО Михаил Полынков. Он рассказал о судьбе бойца Даниила Андрианова, который попал в плен, получив тяжёлое ранение. Но среди недавно обменянных его не оказалось:

«Знаете, почему? Как ответили ответственные за обмен лица с нашей стороны, обмен идёт согласно очерёдности попадания в плен. То есть, кто первый сдался в плен, тот и первый на обмен. А кто отбивался дольше и раненые, пусть погодят. Я считаю это не только не справедливым, но и поощрением тех, кто морально готов для сдачи в плен».

Ещё более страшные факты огласила Анастасия Кашеварова. Родственников пленных вербуют украинские спецслужбы, однако самих пленников в обмен на это возвращать не спешат — наоборот, делают всё, чтобы такой бедолага остался в плену как можно дольше. Таким образом, пленный остаётся «вечным заложником» украинцев, а его родственники — бомбой замедленного действия, которая неизвестно когда и как «сдетонирует». На такой шаг родственники идут от отчаяния, стремясь как можно быстрее обменять своего мужа, сына, брата — и этим цинично пользуются украинцы.

«Информация для семей военнопленных и пропавших без вести: вы можете отправлять посылки и интересоваться судьбой своих бойцов, но работать на противника — предательство Родины. Те бойцы, чьи семьи пошли на поводу у украинской стороны и работают на них, не попадают в списки на обмен по инициативе украинской стороны. Они вас поймали на крючок, теперь вы психологически заложник.

Украина не предоставляет половине пленных возможности связаться с родными. При возвращении бойцов из плена вес многих — 40 кг. Это вам не румяные ряхи украинцев, фоткающихся с нацистскими флагами после обмена. Некоторые, вернувшись в Россию, так набрасываются на еду, что потом их увозят в госпиталь с заворотом кишок. В плену бойцов подсаживают к туберкулёзникам, многие возвращаются с незаживающими инфицированными ранами, неработающими конечностями. И это только часть всех издевательств.

А теперь задайте себе вопрос — кто вы, когда сдаёте все данные украинской стороне? Неужели, зная, что вас обманывают и издеваются над вашими близкими, над другими бойцами, вы идёте и предаёте? Если так, то получается, что вы пособники убийц наших парней. Знайте, что любое сотрудничество — становится известным. Мы таких родственников исключаем из внутреннего чата, с такими людьми нам не по пути, и я не хочу, чтобы остальные родные пленных были в одном чате с предателем. Так как это опасно для других.

Важно отметить, что под давление украинских структур попадают не только простые граждане, но и некоторые представители российской власти. Ими манипулируют, они выполняют волю Украины. К примеру, посылки от УПЧ, которые собирали семьи, так и не дошли до пленных, а российская сторона перевыполняет план прогиба и при любом удобном случае хвалит посредничество ОАЭ и Саудовской Аравии. Где же русский дух? Где несгибаемая воля? Прекратите позорить Россию.

Мы уже третий год бьёмся с историями избиений и убийств наших бойцов в плену и издевательств над их семьями. Демонстрируя пытки пленных, Украина требует совершить от их родственников противоправные действия. Проблема в том, что наши органы власти почему-то „ложатся‟ под хохлов, идёт игра в одни ворота и забивают нам. Заигрывают с уполномоченным по правам человека на Украине — Лубинцом, который ни разу не выполнил двусторонних договорённостей. Наши женщины через УПЧ передавали посылки и письма пленным, они так и не дошли.

Нет чёткой, внятной и выстроенной на всех уровнях работы с семьями наших бойцов. Работу должны вести не только Минобороны и ФСБ, но и федеральные, региональные и муниципальные органы власти».

Анастасия призывает новое руководство Минобороны совместно с ФСБ усилить работу по противодействию такой вербовке россиян, заняться чёткой работой с семьями военнопленных. При этом нужна поддержка государства и его заинтересованность.

Бюрократия убивает инженерный фронт

Среди острых вопросов остаётся нехватка современных технических средств, беспилотников, средств РЭБ и общего переоснащения армии. О причинах и следствиях рассказали авторы телеграм-канала «Полидрон 17».

«Мы теряем паритет в войне дронов. Процесс начался больше двух лет назад, когда мы сами заложили основы этих потерь, сделав упор на монополизации, стандартизации и упрощении. Есть много гипотез, почему противник быстро перестроился, а мы нет. Озвучу одну: у противника возраст лиц, принимающих решения, от 35 до 55 лет. Им проще понять разницу между смартфоном и радиостанцией. Им проще создать целый проектный офис с функцией акселерации процессов, проще реализовать матричную структуру управления. Причём сделать это не на словах или в одной отдельно взятой корпорации, а ввести повсеместно без всяких „островков безопасности‟ для высших чинов.

А у нас случились монополизация, стандартизация и упрощение. И нас догнали последствия. Мы потеряли инженерную школу. Появились аффилированные компании, которым передали финансирование и заказы. Все энтузиасты, кто мог на начальном этапе СВО встроиться в систему и начать делать новое технологическое чудо-оружие, был брошен, оставлен без денег и вынужден уйти из отрасли. Кто на войну, кто в бизнес, кто обратно к себе на работу. Народный инженерный фронт, который стихийно сложился в первые месяцы войны, сейчас схлопнулся из-за отсутствия денег и поддержки.

С каждым новым дроном, что приезжает к нам на рефакторинг, мы видим, как у противника расширяется многообразие решений. По культуре сборки, по почерку видно, что эти изделия собираются разными артелями. На той стороне производителей так много, что речи не идёт о какой-то стандартизации. Видно, что компетенции новой технологической войны там берегут, выращивают и привлекают из-за рубежа.

Оторванность источника средств от тех, кем и для кого делаются дроны, ставит крест на всей затее. Основные деньги получат профессиональные получатели грантов и на этом всё. Важно не что ты делаешь, а чтобы твой проект понравился грантодателям».

И похоже, что информацию об этих проблемах наверх не доносит никто: ни командиры, ни «свои» военкоры.