Ненавидеть по-французски. Европейские стиляги идут в наступление
Стиляги. Был во время моей юности такой термин. Или скорее, даже клеймо. Им власть и общественное мнение припечатывали к позорному столбу тех редких молодых людей, которые манерой одежды и поведения выделялись из общей серой, безликой массы.
Стилягам некоторые тайно завидовали. Кто то про себя восхищался их бунтарством, яркостью, эпатажностью. Но публично большинство их осуждало, порицало, подвергало гонениям.
Особенно в этом плане отличался комсомол ( молодежная коммунистическая организация, кто забыл уже). Его функционеры яро травили,наказывали и преследовали «стиляг».
В этом феномене для меня, как для философа, две тайны.
Первая: что толкала на риск часть советской молодежи? Зачем ради необычных узких штанов, саксофона и яркой рубашки кто-то готов был рискнуть карьерой, спокойной жизнью, а иногда и свободой?
Вторая: зачем обществу, власти было преследовать социально неопасных одиночек, которые не хотят быть ,или хотя бы выглядеть , «как все»?
Краткие ответы я вижу такие. В любом обществе неизбежно появляются люди, которым тесно в устоявшемся мейнстриме, душно в рамках формального приличия, которых угнетает вульгарная обычность бытия. Есть редкий тип людей, для которых выглядеть красиво в своих глазах, важнее, чем выглядеть пристойно в чужих. Для них собственное мнение часто важнее общественного ( а точнее - официального). Им так же страшно «быть как все», как остальным страшно «не быть как все». Гегель назвал бы их «антиобыватели». А власти и значительной части лояльного общества они просто функционально неудобны. Современная власть - это технология массового человеческого производства. Она тем эффективнее, чем однороднее объект ее воздействия. Она не может отвлекаться на «штучное» производство, индивидуальные проекты. Ей нужна гомогенная среда, однородное человеческое месиво. Упомянутый комсомол в худший свой период как раз и занимался повышением гомогенности человеческой среды для последующего управленческого удобства своего Старшего брата - партии.
К чему это? Да к тому, что Европа сегодня выглядит по функциям «комсомолом» своего Старшего брата - Америки. Она, среди прекрасных и возвышенных мотивов своего объединения, имела и неявную брутальную функцию производства однородности.
Мне довелось в свое время встречаться с тремя американскими президентами. Каждый из них не назвал бы и половину европейских стран. Когда я спросил как то у крупного американского аналитика, когда была Великая Нидерландско-Голландская война, он мучительно трижды называл разные даты. Американский знакомый разведчик с глубоким облегчением признавался, как упростилась их работа по прослушке европейских лидеров, когда те с национальных языков перешли в общении на единый английский…
Короче, важной функцией Европы стало перемалывание окружающей гуманитарной среды в мельчайшие однородные социальные корпускулы ,удобные для политического, экономического, культурного употребления.Поэтому и «размалывались» как на голландской мельнице в пыль различия национальные, религиозные, культурные, даже меж половые. Только называли это эвфемизмами: общеевропейская идентичность, мультикультурность, гендерное равенство,однополые браки, унисекс... А по сути создавалась европейская манная или «бататовая каша» без цвета и вкуса, но быстрого приготовления и быстрого усвоения Старшим по пищевой геополитической цепочке.
Ради этой великой миссии «либеральная старая Европа» даже прощала явный нацизм «Европе молодой». А дело то в том, что любые идеологии, доведенные до крайности, превращаются из противоположностей в тождество. Крайний либерализм также размалывает в мелкую однородную труху государства и личности как и крайний нацизм.
И все было б спокойненько если б в Европе не появились вдруг «стиляги» - лидеры, политики, просто люди, которые унылому и тусклому однообразию противопоставили самобытность и яркость. Когда я смотрю в Германии на Сару Вагенкнехт в облегающем красном платье, у меня возникают обычные чувства для мужчины, но необычные для европейского политолога. Я понимаю, что за право быть в гармонии с собой, она и депутатскую зарплату не пожалеет. Ну, а если вдруг станет канцлером, то надеть на нее бесформенный брючный костюм будет также сложно, как внушить комплекс подобострастия перед заокеанским партнером.
Когда я слушаю в Венгрии Виктора Орбана, я понимаю, что этот парень за мадьярский гонор и восхищение отечественных футбольных фанов может быть мать родную и не продаст, но Еврокомиссию точно.
Когда во Франции иронично-бесшабашная Мари Ле Пен вставляет в политический спич крепкое словцо на родном языке и изыскано глумится над общеевропейской политкорректностью, я осознаю, что скоро будет более модно ненавидеть по-французски, чем любить по-французски…
Чертовы стиляги! Не могут быть как все! А ведь так вроде все было правильно - по-комсомольски. Да, их можно было б наказать, поломать как раньше карьеру. Но вот в мире что-то начало меняться не в пользу старых добрых и безликих персон. Из- за океана вдруг замаячил стильный красный галстук, как светофор для тех, кто привычно плыл в мейстриме к одинаковости, неразличимости, безликости. С другой стороны континента, прямо из тайги появляется стильный обнаженный торс не прикрытый привычной серой или черной боссовской тканью. Это - засада! Стиляги пошли в наступление.
Дмитрий Выдрин
