Нефть, рубль, вирус. Стресс-тест для правительства Мишустина
В январе 2020 года многие гадали о сути правительственных перестановок в России и о том, в какой мере они подчинены логике необходимого «апгрейда» экономической политики и логике политического транзита. Требовалось время, чтобы дать объективную оценку этим изменениям. Однако в свете мартовских событий долго ждать не придётся — уже самые ближайшие месяцы покажут, из какого теста сделан обновлённый российский Кабмин.
У нового правительства времени на раскачку не было совсем. Буквально сразу после завершения кадровых перестановок, в мире начала разворачиваться целая серия далеко идущих негативных явлений. Событием номер один становится распространение коронавируса, который ещё в феврале начинает раскачивать глобальные финансы и рынок нефти. Затем на эту историю свалилась «нефтяная бомба» в виде срыва договорённостей в рамках ОПЕК. А далее уже трудно было разобраться, что чем движет, и что от чего зависит. Да и это было уже не столь важно — в крутое пике устремилось буквально всё подряд: нефть, валюта, биржевые индексы. Нефть в одночасье оказалась на 15-летних минимумах, американские индексы по силе обвала превосходили все кризисы последних десятилетий. Следом за этими тенденциями устремился российский фондовый рынок и курс рубля. На этом закончился период стабилизации российской экономики, который наблюдался в 2017—2019 годы после предыдущего нефтяного шока 2014 года.
В свою очередь, главная проблема экономики остаётся ровно той же, что и в прошлый кризис — при текущих ценах на нефть российский бюджет рискует стать дефицитным. О вероятности такого сценария на днях уже заявил министр финансов Антон Силуанов. Как известно, чтобы свести бюджет без дефицита, цена на нефть в рублях должна быть не меньше 2700 руб. Сейчас при стоимости нефти в пределах 27—30$ и курсе 77-80 рублей за доллар, бочка нефти будет приносить 2079—2400 рублей. Правда, для того, чтобы выдерживать такие значения, у России имеются резервы ФНБ, которые на сегодняшний день составляют порядка 8,2 трлн. рублей. По оценкам Минфина, если нефть застрянет в текущем ценовом коридоре, резервов должно хватить на 6 лет. Всего с учётом международных резервов, включая монетарное золото, в запасе имеется 578 млрд. долларов. И это весьма неплохие резервы.
Однако проблема заключается в том, что прямые потери бюджета от низких цен на нефть — не единственные, которые может понести наша экономика в ближайшее время. Ведь есть ещё и внутренний рынок, оказавшийся под прессом коронавируса и девальвации рубля. Первая проблема выражается в том, что граждане, разбежавшиеся по своим квартирам от вируса, перестают тратить деньги в сегментах экономики, предполагающих личное присутствие: рестораны, кинотеатры, театры, торговые центры, а также авиакомпании, туристические фирмы и т.п. Это ставит в затруднительное положение работающий в этих сферах малый и средний бизнес, что может обернуться банкротствами и потерей рабочих мест, а для государства — выпадением налоговых поступлений. Вторая, девальвационная проблема также очевидна — всё, что связано с импортом может вырасти в цене. И если, к примеру, в пищевой промышленности зависимость от импорта на этот раз существенно ниже (в сравнении с обвалом 2014 года), то зависимость от различных комплектующих для производства по-прежнему высока.
Но надо отметить, что первое испытание, связанное с этими побочными эффектами, правительство выдержало. В пятницу 20 марта Центробанк принял верное решение о сохранении ставки рефинансирования на текущем уровне в 6%. Стоит вспомнить, что в конце 2014 года одним из первых и весьма опрометчивых решений явилось именно резкое повышение ставки до рекордных 17%. Так регулятор лихорадочно пытался сбить жар на валютном рынке. Однако снижая спекулятивный угар, власти запустили продолжительный виток стагнации в реальном секторе, значительно усугубив экономический спад. Запредельно дорогой кредит в сочетании с удорожанием импорта тогда весьма болезненно ударили по многим сферам экономики.
Кроме того, правительство Михаила Мишустина уже выкатило план по стимулированию экономики — по образу и подобию таких же планов, реализуемых сегодня во многих странах мира. Стоимость мер оценивается в 300 млрд. рублей. Они пойдут на поддержку наиболее страдающих от снижения спроса отраслей. Впрочем, сумма не кажется окончательной, учитывая, что только авиаперевозчики оценили свои убытки в 100 млрд. рублей. Кроме прямой поддержки рублём, предполагается ввести налоговые каникулы для малого и среднего бизнеса, а также обнулить ставку на импорт для наиболее значимой продукции.
Скорость реакции и озвученный набор мер поддержки не могут не внушать оптимизм. Опять же, вспоминая крайнюю нерасторопность властей в 2014—2015 годах, будто надеявшихся исключительно на то, что чудным образом всё уляжется само собой, ну или за счёт взвинчивания ставки. И трудно сказать, что движет этой оперативностью — новизна ситуации, требующая решительных действий, грядущие голосования по конституции, или же это нормальный ритм функционирования нового правительства.
Впрочем, есть и ещё один момент. На фоне паники и самых тревожных прогнозов все позабыли о том, что у правительства была ещё и программа-максимум. Это реализация социальных инициатив из послания Владимира Путина и программа нацпроектов, которые должны были с новой силой продолжиться в этом году. Но теперь, когда обстановка диктует, что резервы должны тратиться на компенсацию низких цен на нефть и спасение отдельных секторов экономики, — с амбициозными планами придётся подождать. И это вроде как логично. Разумеется, если ситуация в мире будет развиваться по наихудшему сценарию, с коллапсом глобальных финансов и затяжной нефтяной войной — будет не до излишеств. Но если апрель станет точкой разворота, и текущие экономические провалы с вирусами окажутся позади, правительство, по идее, должно вернуться к программе-максимум. Однако в интересах части российской бюрократии будет лучше надолго забыть об инициативах, за которые «должно потряхивать». Следовательно, помимо приведения в чувство экономики, вторым большим испытанием для нового правительства станет приведение в чувство государственной системы, которая традиционно стремится к расслаблению, если цены на нефть вновь начинают расти.
