Краматорский пленник
21-й век, демократия, верховенство права… Понятия абсолютно несовместимые с новым украинским обществом, где за номер в телефонной книге, за случайное знакомство и любое волеизъявление, тебе наденут мешок на голову, запихнут в багажник, и отвезут в яму.
Это место под Краматорском больше похоже на концлагерь, за пределами которого – минные поля. Сюда автоматными очередями загоняют «неугодных» людей - и ополченцев, и мирных. Живыми отсюда выходят редко, здоровыми – никогда.
Не тот номер – плен и имущество в фонд армии
Наш герой – Константин Юрьевич Афонченко. Ему было 49 лет, когда в августе прошлого года украинские силовики не дали ему выехать из обстреливаемых районов Енакиево, захватив в плен, и перенаправив в Краматорск. И хотя ему повезло попасть в список военнопленных, подлежащих обмену на боевиков ВСУ, отсюда он вышел поседевшим.
«Когда начался интенсивный обстрел города Енакиево, я собрал вещи, документы, ценности и решил уезжать, - говорит бывший краматорский узник Константин Афонченко. - 18 августа в районе населенного пункта Красный Партизан солдаты нацгвардии не пропустили мою машину в Донецк, сказав, что ехать нужно через Константиновку. Через 2 км – еще один блок-пост. Обыск. Я позже узнал, что обыскивали меня нацгвардейцы из батальона «Миротворец». Проверили телефон, в телефонной книге нашли номер, который значился как «Андрей. Россия 24». Начались вопросы: «кто такой?», «как познакомились?»… Но я человек простой, и скрывать мне нечего. Сказал, что это знакомый, а познакомились случайно в Донецке на митинге. В Киеве тоже были митинги, но им почему-то можно, а нам нет что ли?
Мешок на голову, наручники, погрузили в багажник. Отвезли на какой-то стадион.
На стадионе шли разговоры: почему был на митинге. Проверили еще раз телефон, выпытывали о связях с «сепаратистами», об участии в ополчении. Кололи какие-то уколы, цепляли провода к телу. Требовали сознаться в сепаратизме. Допросы о взглядах, контактах. В конце концов пристегнули к скамейке, поставили часового. На рассвете вывели, сказали: «Деньги, ценности, компьютер – все уходит в фонд армии. Если спросят за машину, скажешь, что расстреляли на блок-посту».
«Сука православная!»
Снова мешок. Снова багажник. Дорога в неизвестность. Сегодня на камеру Константин Юрьевич говорит вполне спокойно. Больше года его отделяет от того ужасного периода в его жизни, когда каждая минута могла быть последней. Когда единственным желанием было поскорее умереть, чтобы прекратились издевательства и страдания. Когда не хотелось есть, не хотелось идти в туалет, чтобы не сталкиваться с обязательно следующей агрессией украинских силовиков на каждое слово, на малейшую просьбу. Время не лечит. Но оно затягивает кровоточащие раны в шрамы, сглаживая в памяти самые горькие, трудные и неприятные моменты.
«Я не знал, куда меня везут. По времени, по звукам авиационных двигателей, я понял, что нахожусь на краматорском аэродроме. Здесь начался ад. Посадили в яму».
Яма. Этот своеобразный зиндан для тех, кого противозаконный киевский режим называет «сепаратистами», но часто сюда попадают и простые люди, не державшие в руках оружия. Официальная позиция проукраинских боевиков – «за связи с сепаратистами», «за пособничество сепаратизму». Прошедшие этот ад вспоминают, что чудовищные, беспрерывные избиения – это ожидаемое, но не самое страшное, что происходило с пленными. Это здесь на телах выжигали или вырезали ножом свастику. Здесь ставили клеймо «сепаратист». Здесь держали десятки людей в сырой яме, закованных в цепи или связанных.
«Солнце встало – «тренируются» на тебе все, кому не лень. Такая задача. «Подготовка бойцов». Бензопилу подносили к ноге, так близко, что начинала течь кровь, глубоко не врезаясь в плоть. Избивали за то, что на груди был православный крест! «Сука православная!», - сказал молодчик, разорвавший на мне рубашку, и стал избивать», - рассказывает краматорский пленник Константин Афонченко.
«Не знаю, сколько раз угрожали расстрелом. Вспоминать тяжело. Хотели расстрелять, когда нашли в документах членский билет компартии СССР. Агрессия именно к компартии просто зашкаливала.
«Правосеков» на тот период там было не так много, нас избивали солдаты «Карпат». У меня на глазах били майора, бывшего военного летчика, в отставке, хотели, чтобы его жена на камеру сказала, что была разведчицей у Моторолы. Отбивали так, что я думал, он не выживет. А когда ночью он от боли стонал, то обмолвился фразой, просто запавшей в сердце: «А я своих солдат не бил», - сказал майор.
Еще при мне задержали двух бойцов в военной форме, видимо, ополченцев, и на минное поле автоматными очередями загнали. Они подорвались. Я не знаю, сколько они там умирали, больше выстрелов не слышал. Ополченцев каждый день привозили по 2-3, оттуда выехали только двое вместе с нами.
«Не помню, чтобы ел или спал»
«Я сколько там находился (не помню, время стало непрерывным, я даже не помню, чтобы я там спал, только дремал) не было никакой уверенности, что мы оттуда выйдем. Более того, на 200% были уверенны, что из этого ада мы не выйдем.
Помню, что давали пить воду. Не помню, чтобы кого-то водили в туалет, просто давали бутылку для опорожнений. Не помню за еду… Моральное давление аппетиту не способствовало. Сказали есть – ели, выполняли команду. Помню, один раз, рядом со мной был тот, кого называли Чех, нам с ним сняли мешки, поставили банку с жижей от тушенки и вилки. Эту жижу мы ели вилками.
Старались молчать, к солдатам не обращаться. Любой стон – агрессия, любой вопрос – агрессия. Это фашизмом назвать нельзя. Это какая-то лаборатория по подготовке зверей в человеческом обличье. Будто эксперименты ставят: как эти звери уничтожают подобных себе. И эксперименты о выживаемости».
Надежда и освобождение
«Надежда на выживание появилось тогда, когда все это увидел, захотелось рассказать, что там происходило, как все было на самом деле. Злость помогала не сорваться, не попытаться сбежать, чтобы тебя застрелили. Это страшно.
Затем, когда нас как-то вечером привезли куда-то с мешком на голове (потом я выяснил, что это город Изюм), задали вопрос – в туалет хочешь? Я понял, что режим поменялся. Появилась надежда. Сокамерника моего тоже привезли. Привязали. Продержали там дня два. Потом перевели в харьковское СБУ, содержали по сравнению с Краматорском, как в раю. Даже лекарства покупали. Но иллюзий никто не питал.
В тот момент, когда я находился здесь, моим родным официально ответили, что такой у них не находится.
13 сентября 2014 года нас «поменяли». Часов в 5 утра».
Благодаря выжившим в краматорском аду, мир узнает десятки подобных историй. Все бывшие военнопленные, претерпевшие нечеловеческое отношение от рук украинских боевиков, хотят одного – огласки и заслуженного возмездия.
Официально – в пятницу, 12 сентября 2014 года, состоялся обмен пленными между Донбассом и Киевом. По договоренностям планировалось обменять 36 украинских силовиков на 36 ополченцев. Но, в результате был выпущен с украинской стороны 31 человек. Среди пленных были и те, кого задерживали за симпатии к ДНР, кто по факту не являлся ополченцем. Все бывшие военнопленные заявили о жестоком обращении и пытках.
