«Когда начинают сильно бомбить, я крещу малышей и говорю: «Господи, спаси и сохрани!». Лиля, 11 лет, Донецк.

«А у нас дом сгорел…», - рядом со мной останавливается девочка лет десяти с красивыми «русалочьими» глазами.

- Ты хочешь рассказать мне об этом?

- А вы будете слушать? – настороженно смотрит она на меня.

- Буду. Тебя как зовут?

- Лиля. Лиля Зеленская.

- Сколько тебе лет?

- Мне одиннадцать.

Мы в посёлке Трудовские, раздаём детям школьную канцелярию, купленную для них за средства читателейчитателей «Антифашиста». Вокруг много малышей, старшеклассников, есть и ровесники Лили, но она держится чуть поодаль ото всех них.

- Ты всё время войны здесь живёшь?

- Нет, сначала мы уезжали. Жили в Ростове. Я даже там поучиться в лицее успела. А потом мы вернулись. Это в 2015-м было. С тех пор никуда не выезжаем.

- А почему вернулись?

- Не знаю, - пожимает плечами «русалка» Лиля.

- Ты в школе хорошо учишься?

- Да, я стараюсь.

- Какие у тебя любимые предметы?

- Русский язык и рисование, - улыбается девочка.

Она улыбается, а я почему-то ловлю себя на мысли, что с каждым разом мне всё труднее слышать от детей Донбасса, что они любят русский язык, и понимать, что именно за это их убивают. Их убивают, но никому до этого нет никакого дела. И защищают их только отцы и деды на передовой. Бывшие шахтёры, металлурги, инженеры. Вот только трактористов, не смотря на убеждение российского президентароссийского президента, здесь нет. Регион всегда был промышленным, а не аграрным. Как впрочем, нет и российской армии… А потому донецких детей можно бомбить совершенно безнаказанно.

- Сегодня ночью стреляли?

- Да, очень сильно. Мы с бабушкой смотрели телевизор. Уже поздно было, где-то полпервого ночи. И тут как стали стрелять! Мы соскочили с кровати и побежали в коридор.

- А там что?

- А там мы просто стоим, когда обстрелы идут. Если совсем-совсем сильные, и снаряды рвутся рядом с домом, спускаемся в погреб. А когда не рвутся рядом, то просто стоим в коридоре. Потому что там окон нет, и если вдруг окна от взрыва вылетят, то они не порежут нас. А ещё Максим проснулся и заплакал вчера.

- Максим – это кто?

- Это мой младший братик. У меня трое младших: Максиму 4 года, Денису два, а Юле – пять. Юля – это сестричка моя.

- Вас четверо у мамы?

- Да. Я – самая старшая, мне 11.

- Как ваш дом сгорел? Где он находился, на какой улице?

Глаза ребёнка увлажняются, а голос начинает дрожать…

- Он находился на улице Зелёный Гай . Это было в июле, шестнадцатого числа. Ночью. Но мы, слава Богу, были у бабушки, и поэтому не пострадали. Бабушка сказала, что это стреляли зажигательными снарядами, один из них попал нам в крышу, дом мгновенно загорелся и выгорел дотла. Всё-всё сгорело! Мой столик компьютерный – он совсем новый был!, все детские игрушки, холодильник, мойка, соковыжималка, хлебопечка, кровать родителей двуспальная, книжки все, даже ни одной тарелки не осталось у нас! Всё-всё-всё сгорело! И даже документы на дом тоже сгорели! - плачет ребёнок…

- Где вы сейчас живёте?

- У бабушки, на улице Лётчиков.

- Но там же тоже очень сильно бомбят.

- Да. Но больше же жить негде…

- У бабушки дом целый?

- Там вообще нет ни одного целого дома. К бабушке тоже было попадание, но это когда мы ещё у себя жили. Это тоже случилось ночью. Загорелась крыша и гараж. Бабушка спаслась, потому что услышала, что треск пошёл какой-то странный. И соскочила с кровати, выскочила из дома и вызвала пожарных. Пожарные тушили крышу прямо под обстрелом. Они вместе с бабушкой прятались за летней кухней и тушили оттуда. А по ним стреляли… Но всё-таки крышу удалось спасти, и огонь не пошёл на дом. А гараж спасти не удалось, и он выгорел дотла у бабушки во дворе.

- Сколько вас живёт у бабушки? Сколько у неё комнат в доме?

- У бабушки две комнаты в доме. А нас шестеро: мама, нас четверо и бабушка. Я сплю с бабушкой в комнате, а мама с малышами в комнате. А вы знаете, как бывает ночью страшно, когда бомбят! Я только-только начинаю засыпать, и тут как бахнет! Я сразу просыпаюсь и потом долго-долго не могу заснуть…Особенно страшно, если к нам попадёт, и тогда нам совсем жить негде будет…

Я вижу, что ребёнок опять вот-вот заплачет, и пытаюсь перевести разговор на другую тему.

- Ты уже решила, кем хочешь стать? Кем будешь, когда вырастешь?

- Да, - смущается Лиля.

- Можешь рассказать? Это не тайна?

- Могу. Я хочу стать учителем танцев!

- Танцами занимаешься?

- Пока нет. Но скоро буду. Вообще мне нельзя заниматься танцами, мама не разрешает. Я, когда была маленькая, у меня болели ножки, я не ходила, лежала в больнице, в гипсах. Потом меня вылечили, теперь я и хожу, и спина у меня ровная. Но нагрузку на ноги мне всё-равно нельзя давать, и тяжёлое поднимать тоже. И потому мама мне не разрешает танцевать. Но я так хочу! У нас в школе будет работать кружок танцев с этого года, и я обязательно туда пойду! А ещё, когда все уходят из дома, я танцую, - заговорщицки улыбается мне малышка.

- А как ты танцуешь? Ты танцы сама придумываешь?

- Да! Я сама придумываю и танцую! Я очень хочу танцевать!

А я очень хочу, чтобы у маленькой Лили всё получилось, и чтобы мама позволила ей танцевать. Ведь это – единственная отдушина для ребёнка войны, её окошко в другой мир, мир музыки, танца, полёта, и бесконечного позитива…

Я замечаю синюю верёвочку на шее девочки, и спрашиваю, что это.

- Это крестик, - отвечает Лиля. – Просто он сбился назад, я быстро шла очень сюда.

- А ты знаешь, что означает крестик?

- Бога.

- А кто такой Бог? Где Он?

- Я пока точно не знаю. Но знаю, что, если очень-очень сильно молиться Ему, то Он помогает. И знаю, что крестик всегда нужно носить, и никогда не снимать. Когда обстрелы начинаются, я всегда подхожу к малышам, крещу их и говорю: «Господи, спаси и сохрани!». Меня бабушка так научила делать. А однажды, летом 2016-го, были совсем сильные обстрелы, они начались часов в 5 утра, и длились два дня почти. Мы спрятались в погреб, и сидели там, не выходили всё это время. И я так сильно молилась, так молилась! И к нам не попало в дом. А вот этим летом обстрелы начались, когда меня не было дома, и я не молилась. И вот попало, дом сгорел…