Гений с Андреевского спуска и политукраинство
Сегодня, 16 мая 2016 года, все нормальные люди, как минимум, вспоминают, что ровно 125 лет назад в Киеве, в домике на Андреевском спуске в семье профессора Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова родился старший сын. Назвали его в честь небесного хранителя города Архангела Михаила. И с тех пор Михаил Булгаков и Киев, который уважительно называл Город и писал с заглавной буквы, неразрывны.
А рассказ «Киев-город, написанный в 1923 году, вообще можно считать одним из гимнов и пророчеств, которые актуальны, увы, навсегда. В этом рассказе Булгаков написал: «город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских». И этим навсегда определил и навлек на себя гнев своего главного ментального «врага» -- политическое украинство. Злобное, агрессивное, нетерпимое, мстительное. Что в былом суверен-коммунистическом, что в нынешнем национал-фашистском обличии.
Михаила Булгакова всегда, и присно, и ныне, одни любили до беспамятства, восхищаясь его талантом, другие травили и били смертным боем, боясь невольного саморазоблачения после самоузнавания себя любимых в его произведениях. Так, скорее всего, и будет всегда. Потому что не будет таких, к сожалению, времен, из которых ушли из жизни человеческой те же Шариков и Швондер, объединившие усилия в борьбе против Филиппа Филиппыча Преображенского и доктора Борменталя, гадящие «ворогам» открыто и исподтишка, но обвиняющие в этом обязательно Дарью Петровну и Зину. Гений и злодейство, увы, совместны чисто прагматически: злодейство всегда уничтожает, травит и предает гения забвению, если не может заставить его если и не служить себе, то замолчать...
Политическое украинство – из разряда таких злодейств, отравляющих жизнь всем окружающим, и в первую очередь – самим украинцам. И Булгаков чувствовал это, не принимая «щырых» интуитивно, без дефиниций и глубокого политического анализа. А политукраинство всегда отвечало ему взаимностью. Булгаков с самого начала отлично распознал четырех «китов», на которых стояли прежние и стоят нынешние упоротые свидомиты на службе построения «Украинской Украины» («УУ»). Это:
а) внешний заказ на появление, существование и развитие самого этого явления – политукраинства. В Австро-Венгрии ли, в Польше или, как сейчас, в США и Европе);
б) опора на внешние силы для достижения своих целей и уничтожения конкурентов (тут любые силы подходят), а отсюда – иждивенчество и попрошайничество как норма жизни и добычи пропитания: политукраинцам все, не подозревая об этом, всегда что-то должны дать;
в) дичайшая необузданная русофобия, объяснимая, к сожалению, не только внешним заказом, но и непонятной мелкотравчатой завистью к России, к Москве и к русским;
г) удивительная ограниченность, получившая название «хуторянство», стремление ограничиться в своей норке, провозгласить такое существование нормой и, даже декларируя открытость и приверженность новым веяниям, например, как сейчас, евроинтеграции и возврату в Европу, ничего не делать у себя дома, чтобы соответствовать новым требованиям.
А вот что еще в 1923 году писал Булгаков: «Какая резкая разница между киевлянами и москвичами! Москвичи — зубастые, напористые, летающие, спешащие, американизированные. Киевляне — тихие, медленные и без всякой американизации. Но американской складки людей любят. И когда некто в уродливом пиджаке с дамской грудью и наглых штанах, подтянутых почти до колен, прямо с поезда врывается в их переднюю, они спешат предложить ему чаю, и в глазах у них живейший интерес. Киевляне обожают рассказы о Москве, но ни одному москвичу я не советую им что-нибудь рассказывать. Потому что, как только вы выйдете за порог, они хором вас признают лгуном. За вашу чистую правду». Чувствуете, узнаете параллели, в которые жизнь внесла свои коррективы? Вот то-то же...
Булгаков не принял первую попытку политического украинства создать в Украине свое государство в начале ХХ века. Для него были смешными, но кровавыми политическими клоунами что гетман Павел Скоропадский, державшийся у власти на немецких штыках, что «головный отаман» Симон Петлюра, норовивший за свою власть в Киеве продать полякам пол-Украины. «...По счету киевлян у них было 18 переворотов. Некоторые из теплушечных мемуаристов насчитали их 12; я точно могу сообщить, что их было 14, причем 10 из них я лично пережил. …Рекорд побил знаменитый бухгалтер, впоследствии служащий союза городов Семен Васильич Петлюра. Четыре раза он являлся в Киев, и четыре раза его выгоняли. Самыми последними, под занавес, приехали зачем-то польские паны (явление ХIV-е) с французскими дальнобойными пушками. Полтора месяца они гуляли по Киеву. …Европеизированные кузены вздумали щегольнуть своими подрывными средствами и разбили три моста через Днепр, причем Цепной — вдребезги. И по сей час из воды вместо великолепного сооружения — гордости Киева, торчат только серые унылые быки. А, поляки, поляки... Ай, яй, яй!.. Спасибо сердечное скажет вам русский народ. Не унывайте, милые киевские граждане! Когда-нибудь поляки перестанут на нас сердиться и отстроят нам новый мост, еще лучше прежнего. И при этом на свой счет. Будьте уверены. Только терпение», -- и писал Булгаков.
А потом пророчество: «Город прекрасный, город счастливый. Над разлившимся Днепром, весь в солнечных пятнах. Сейчас в нем великая усталость после страшных громыхавших лет. Покой. Но трепет новой жизни я слышу. Его отстроят, опять закипят его улицы, и станет над рекой, которую Гоголь любил, опять царственный город. А память о Петлюре да сгинет».
Память эта и сгинула. Но пришли другие «украинизаторы» -- большевики, которые изначально создать свое царство коммунистическое с обязательным украинским душком и акцентом. Политукраинство, уже коммунистическое, должно было служить им маркером для «своих» и защитным барьером против других желающих порулить в своей «Украинской Украине» на тот манер. Вот что писали коммунистические вожди тогдашней Украины 20-30-х годов прошлого века. Тон задавал, ясное дело, генсек ЦК КП(б)У Станислав Косиор, который призвал своих партийных товарищей: «Тут мы имеем сопротивление определенной части преподавателей, профессуры. Это сопротивление необходимо любой ценой преодолеть. Украинизация молодежи, а значит и работы комсомола, является основным нашим заданием, воплощение которого будет иметь для нас огромные последствия».
И конечно же, от вождя не отставали и подпевалы, призванные творить коммунистическую «УУ» пером и языком. Заведующий Агитпропом ЦК КП(б)У Андрей Хвыля (Олинтер) в 1927 году: «Каждый член партии, каждый гражданин должен знать одно: что национальная политика в действительно ленинском понимании неминуемо ведет к полной украинизации всего рабочего класса на Украине, украинизации прессы, школы, научной работы». Руководитель Всеукраинского союза пролетарских писателей, Союза писателей Украины Израиль Юделевич Кулик, переименовавшийся по случаю украинизации в Ивана Юлиановича, требовал: «...Решительно отбросить ...обывательскую болтовню «русотяпского» порядка, людей, которые, с одной стороны говорят, что, дескать, шевченковский язык они понимают, а современного украинского они не понимают, а с другой – проявляют презрительное отношение к Шевченко».
И вот эти люди в 1929 году поехали в Москву к Иосифу Сталину жаловаться на то, что их «УУ» даже в самой Украине никто, ни народ, ни интеллигенция, не понимают, все чмурят, а сам тогда только набиравший силу «отец всех народов» страшно любит... пьесу «Дни Турбина» Михаила Булгакова. Генсек Сталин встретился с украинскими писателями, и они попросили у него две вещи: отдать Украине Курскую и Воронежскую области, якобы заселенные украинцами, и... запретить «Дни Турбиных». К 100-летию со дня рождения Мастера Ольга Юмашева и Илья Лепихов в журнале «Искусство кино» опубликовали статью «И. В. Сталин, краткий курс истории советского театра», в которой процитировали фрагменты стенограммы встречи Сталина с украинскими «мытцями», касающиеся Булгакова и его пьесы.
«Дни Турбиных» к тому времени, с 1926 года до весны 1929-го, с успехом прошла на сцене МХАТа. И, по легенде, она очень нравилась Сталину, который посещал представление не менее 18 раз. Потом пьеса была снята, а в так называемых литературных кругах началась бешеная травля самого Мастера. А запевалами этого дела стали украинские «мытци». Вот эти незабываемые свидетельства, подтверждающие, что рукописи таки не горят. Не только гениальные, но и уродливые. И вот что примечательно: Сталин первым вспомнил Булгакова и встал на его защиту. Да, со своих коммунистически-классовых позиций, но защищал, а от украинцев летело: «Распни его!». А ведь на встрече присутствовали, кроме Лазаря Кагановича, еще одного видного «украинизатора» Украины и прочих функционеров, еще и украинские «мытци» -- писатели Олекса Десняк (Руденко), Иван Микитенко, некоторые другие и уже упомянутый выше Иван (Израиль) Кулик.
Короче, вот фрагменты:
«Сталин: А я вам скажу, я с точки зрения зрителя скажу. Возьмите «Дни Турбиных». Общий осадок впечатления у зрителя остается какой (несмотря на отрицательные стороны, в чем они состоят, тоже скажу), общий осадок впечатления остается какой, когда зритель уходит из театра? Это впечатление несокрушимой силы большевиков. Даже такие люди, крепкие, стойкие, по-своему честные, в кавычках, должны признать в конце концов, что ничего с этими большевиками не поделаешь. Я думаю, что автор, конечно, этого не хотел, в этом он неповинен, дело не в этом, конечно. «Дни Турбиных» — это величайшая демонстрация в пользу всесокрушающей силы большевизма.
Голос с места: И сменовеховства.
Сталин: Извините, я не могу требовать от литератора, чтобы он обязательно был коммунистом и обязательно проводил партийную точку зрения. Для беллетристической литературы нужны другие мерки: нереволюционная и революционная, советская — несоветская, пролетарская — непролетарская. Но требовать, чтобы литература была коммунистической, нельзя. Говорят часто: правая пьеса или левая. «Там изображена правая опасность. Например, «Турбины» составляют правую опасность в литературе, или, например, «Бег», его запретили, это правая опасность». Это неправильно, товарищи. Правая или левая опасность — это чисто партийное (явление). Правая опасность — это значит люди несколько отходят от линии партии, правая опасность внутри страны. Левая опасность — это отход от линии партии влево. Разве литература партийная? Это же не партия. Конечно, это гораздо шире — литература, — чем партия, и там мерки должны быть другие, более общие. Там можно говорить о пролетарском характере литературы, об антипролетарском, о рабоче-крестьянском характере, об антирабоче-крестьянском характере, о революционном — нереволюционном, о советском, об антисоветском. Требовать, чтобы беллетристическая литература и авторы проводили партийную точку зрения — тогда всех беспартийных надо изгнать. Правда это или нет? Возьмите Лавренева, попробуйте изгнать человека, он способный, кое-что из пролетарской жизни схватил, и довольно метко, рабочие прямо скажут: пойдите к черту с правыми и левыми, мне нравится ходить на «Разлом», и я буду ходить, и рабочий прав. Или возьмите «Бронепоезд» Всеволода Иванова. Он не коммунист, Всеволод Иванов, может быть, он себя считает коммунистом. (Шум, разговоры.) Ну, он коммунист липовый. (Смех.) Но это ему не помешало написать хорошую штуку, которая имеет величайшее революционное значение, воспитательное значение, бесспорно. Как вы скажете — он правый или левый? Он ни правый, ни левый, потому что он не коммунист. Нельзя чисто партийную мерку переносить механически в среду литераторов. …С этой точки зрения, с точки зрения большего масштаба и с точки зрения других методов подхода к литературе, я и говорю, что даже и пьеса «Дни Турбиных» сыграла большую роль. Рабочие ходят смотреть эту пьесу и видят: ага, а большевиков никакая сила не может взять! Вот вам общий осадок впечатлений от этой пьесы, которую никак нельзя назвать советской. Там есть отрицательные черты, в этой пьесе. Эти Турбины, по-своему честные люди, даны как отдельные, оторванные от своей среды индивиды. Но Булгаков не хочет обрисовать того, что хотя они, может быть, честные по-своему люди, но сидят на чужой шее, за что их и гонят. У того же Булгакова есть пьеса «Бег». В этой пьесе дан тип одной женщины — Серафимы и выведен один приват-доцент. Обрисованы эти люди честными и прочее, и никак нельзя понять, за что же их, собственно, гонят большевики, ведь и Серафима, и этот приват-доцент — оба они беженцы, по-своему честные, неподкупные люди, но Булгаков, на то он и Булгаков, не изобразил того, что эти по-своему честные, неподкупные люди сидят на чужой шее. Их вышибают из страны потому, что народ не хочет, чтобы такие люди сидели у него на шее. Вот подоплека того, почему таких по-своему честных людей из нашей страны вышибают. Булгаков умышленно или неумышленно этого не изображает. Но даже у таких людей можно взять кое-что полезное. Я говорю в данном случае о пьесе «Дни Турбиных»...
…Я думаю, смешивать тезис об уничтожении национального гнета и национального антагонизма с тезисом уничтожения национального различия никак нельзя. Это две вещи различные. Национальный гнет уничтожается, в основе он уничтожен, однако национальное различие в итоге не уничтожается, оно теперь только как следует проявляется, только теперь некоторые засидевшиеся начинают замечать, что есть некоторые народности, у которых есть свой язык. Путали Дагестан с Туркменистаном, теперь перестали. Путали Белоруссию с Украиной — теперь перестали.
Голос с места: Товарищ Сталин, как вопрос с Курской, Воронежской губерниями и Кубанью в той части, где есть украинцы? Они хотят присоединиться к Украине.
Сталин: Этот вопрос не касается судьбы русской или национальной культуры.
Голос с места: Он не касается, но он ускорит дальнейшее развитие культуры там, в этих местностях...
…Голос с места: Вы говорили о «Днях Турбиных». Мы видели эту пьесу. Для меня лично и многих других товарищей (существует) некоторое иное освещение этого вопроса. Там есть одна часть, в этой пьесе. Там освещено восстание против гетмана. Это революционное восстание показано в ужасных тонах, под руководством Петлюры, в то время когда это было революционное восстание масс, проходившее не под руководством Петлюры, а под большевистским руководством. Вот такое историческое искажение революционного восстания, а с другой стороны — изображение крестьянского повстанческого (движения) как (пропуск в стенограмме)… По-моему, со сцены Художественного театра не может быть допущено, и если положительным является, что большевики принудили интеллигенцию прийти к сменовеховству, то, но всяком случае, такое изображение революционного движения и украинских борющихся масс не может быть допущено.
Каганович: Единая неделимая выпирает. (Шум, разговоры.)
Десняк: Когда я смотрел «Дни Турбиных», мне, прежде всего, бросилось то, что большевизм побеждает этих людей не потому, что он есть большевизм, а потому, что делает единую великую неделимую Россию. Это концепция, которая бросается всем в глаза, и такой победы большевизма лучше не надо.
Голос с места: Почему артисты говорят по-немецки чисто немецким языком и считают вполне допустимым коверкать украинский язык, издеваясь над этим языком? Это просто антихудожественно...
… Голос с места: ...Дело не в этом. Но вот, кроме того впечатления от «Дней Турбиных», о котором говорил товарищ Сталин, у зрителя остается еще другое впечатление. Эта пьеса как бы говорит: смотрите, вы, которые психологически нас поддерживаете, которые классово с нами спаяны, — мы проиграли сражение только потому, что не были как следует организованы, не имели организованной массы, и, несмотря на то, что мы были благородными и честными людьми, мы все-таки благодаря неорганизованности погибли. Кроме впечатления, указанного товарищем Сталиным, остается и это второе впечатление. И если эта пьеса производит некоторое позитивное впечатление, то она производит и обратное впечатление социально, классово враждебной нам силы.
Сталин: Насчет некоторых артистов, которые по-немецки говорят чисто, а по-украински коверкают. Действительно, имеется тенденция пренебрежительного отношения к украинскому языку... Я могу назвать ряд резолюций ЦК нашей партии, где коммунисты обвиняются в великодержавном шовинизме.
Голос с места: Стало почти традицией в русском театре выводить украинцев какими-то дураками или бандитами. В «Шторме», например, украинец выведен настоящим бандитом.
Сталин: Возможно. Но, между прочим, это зависит и от вас. Недавно, полгода тому назад, здесь в Москве было празднество, и украинцы, как они выражались, созвали свою колонию в Большом театре. На празднестве были выступления артистов украинских.
Голос с места: Артистов из пивных набрали?
Сталин: Были от вас певцы и бандуристы. Участвовала та группа, которую рекомендовали из Харькова... Но вот произошел такой инцидент. Дирижер стоит в большом смущении — на каком ему языке говорить? На французском можно? Может быть, на немецком? Мы спрашиваем: а вы на украинском говорите? Говорю. Так на украинском и объявляйте, что вы будете исполнять... На французском он может свободно говорить, на немецком тоже, а вот на украинском стесняется, боится, как бы ему не попало. Так что, товарищи, от вас тоже много зависит. Конечно, артисты не будут коверкать язык, если вы их как следует обругаете, если вы сами будете организовывать вот такие приезды, встречи и прочее... Вы тоже виноваты. Насчет «Дней Турбиных» — я ведь сказал, что это антисоветская штука, и Булгаков не наш... Но что же, несмотря на то, что это штука антисоветская, из этой штуки можно вынести? Это всесокрушающая сила коммунизма. Там изображены русские люди — Турбины и остатки из их группы, все они присоединяются к Красной Армии как к русской армии. Это тоже верно.
Голос с места: С надеждой на перерождение.
Сталин: Может быть, но вы должны признать, что и Турбин сам, и остатки его группы говорят: «Народ против нас, руководители наши продались. Ничего не остается, как покориться». Нет другой силы. Это тоже нужно признать. Почему такие пьесы ставятся? Потому что своих настоящих пьес мало или вовсе нет. Я против того, чтобы огульно отрицать все в «Днях Турбиных», чтобы говорить об этой пьесе как о пьесе, дающей только отрицательные результаты. Я считаю, что она в основном все же плюсов дает больше, чем минусов. Вот что пишет товарищ Петренко: «Дни Турбиных»... (цитата не приведена). Вы чего хотите, собственно?
Петренко-Левченко: Мы хотим, чтобы наше проникновение в Москву имело бы своим результатом снятие этой пьесы.
Голос с места: Это единодушное мнение.
Голос с места: А вместо этой пьесы пустить пьесу Киршона о бакинских комиссарах.
Сталин: Если вы будете писать только о коммунистах, это не выйдет. У нас стосорокамиллионное население, а коммунистов только полтора миллиона. Не для одних же коммунистов эти пьесы ставятся. Такие требования предъявлять при недостатке хороших пьес — с нашей стороны, со стороны марксистов, — значит, отвлекаться от действительности...
....Сталин: Уверяю вас, что «Дядя Ваня» и «Князь Игорь», «Дон Кихот» и все произведения Островского — они вредны. И полезны, и вредны, уверяю вас. Есть несколько абсолютно полезных вещей. Я могу назвать несколько штук: Билль-Белоцерковского две вещи, я «Шторма» не видел. Во всяком случае, «Голос недр» — хорошая штука, затем Киршона «Рельсы гудят», пожалуй, «Разлом», хотя надо вам сказать, что там не все в чистом виде. И затем «Бронепоезд»... Неужели только и ставить эти четыре пьесы?.. Легко снять и другое, и третье. Вы поймите, что есть публика, она хочет смотреть. Конечно, если белогвардеец посмотрит «Дни Турбиных», едва ли он будет доволен, не будет доволен. Если рабочие посетят пьесу, общее впечатление такое — вот сила большевизма, с ней ничего не поделаешь. Люди более тонкие заметят, что тут очень много сменовеховства, безусловно, это отрицательная сторона, безобразное изображение украинцев — это безобразная сторона, но есть и другая сторона...
... Каганович: Между прочим, это Главрепертком мог бы исправить.
Сталин: Я не считаю Главрепертком центром художественного творчества. Он часто ошибается... Вы хотите, чтобы он (Булгаков.— Авт.) настоящего большевика нарисовал? Такого требования нельзя предъявлять. Вы требуете от Булгакова, чтобы он был коммунистом — этого нельзя требовать. Нет пьес. Возьмите репертуар Художественного театра. Что там ставят? «У врат царства», «Горячее сердце», «Дядя Ваня», «Женитьба Фигаро».
Голос с места: А это хорошая вещь?
Сталин: Чем? Это пустяковая, бессодержательная вещь. Шутки дармоедов и их прислужников... Вы, может быть, будете защищать воинство Петлюры?
Голос с места: Нет, зачем?
Сталин: Вы не можете сказать, что с Петлюрой пролетарии шли.
Голос с места: В этом восстании большевики участвовали против гетмана. Это восстание против гетмана.
Сталин: Штаб петлюровский если взять, что он, плохо изображен?
Голос с места: Мы не обижаемся за Петлюру.
Сталин: Там есть и минусы, и плюсы. Я считаю, что в основном плюсов больше.
Каганович: Товарищи, все-таки, я думаю, давайте с «Днями Турбиных» кончим.
Голос с места: Вы несколько разговорились по вопросу о том, что целый ряд обид в области культурной и иной жизни, которые имеются в отношении Украины, что тут виноваты сами украинцы, которые недостаточно выдвигают этот вопрос.
Сталин: И украинцы».
Все, как говорится, конец хоть и длинной, но показательной цитаты. И есть все: и политика, и политиканство, и две отличительные черты так называемой элиты политукраинства -- низкоплонство перед сильными с одной стороны и взаимная ненависть, приправленная завистью к более талантливым и ведущая к внутренним распрям -- с другой. И ничего не поменялось в ее судьбе с течением времени и со сменой новых «сильных» кому кланяется политукраинство. Жаловались кайзеру Вильгельму, жаловались Юзефу Пилсудскому, жаловались Адольфу Гитлеру, теперь жалуются США и вообще коллективному Западу: нас обижают, защитите нас, накажите Россию и Владимира Путина и дайте денег, славы и признания и заткните рот тем, кто говорит, что мы уроды. Как и во времена Булгакова политукраинцам важнее казаться и выглядеть приличными, нежели быть такими на самом деле. Вот и пишут они письма во Францию, чтобы там не показывали «рыволюцийю гидносты» 22 февраля 2014 года как госпереворот, осуществленный жестокими и нанятыми извне боевиками. Или в Великобританию, чтобы Би-Би-Си не называло войну украинцев с украинцами в Донбассе «гражданской войной, а обозначало ее как «агрессию путинской России». Ничего не изменилось...
И сегодня Киев политического украинства типа радуется победе певицы Джамалы на «Евровидении-2016». Но не только потому, что она победила, что по-любому достойно поздравлений, а еще и потому, что проиграл российский участник Сергей Лазарев, занявший только третье место. И плевать, что победа Джамалы – решение скорее политическое, чем музыкальное. Джамалу сделали победительницей голоса судей, выполнявших политический заказ по «мочению России», а сердца зрителей по всему миру были отданы Лазареву. Этот факт политукраинцев это не волнует – у них «пэрэмога», о которой и просил некто Зураб Аласания, ведающий гостелевидением на службе политукраинства. Он же выдвигал ультиматум: если победит Лазарев, Украине в следующем году не приедет на «Евровидение». Смешно, грустно и противно. И хорошо, что на Западе нет своего Сталина...
...Но вернемся к юбилею Булгакова. Совсем вытравить память о нем, в Киеве рожденном, политукраинцам не удалось. Ни коммунистам, ни незалежниками после 1991 года. Они очень хотели, но люди не давали. И даже пчеловод №2 в истории Украины «оранжевый президент Виктор Ющенко не препятствовал открытию в 2007 году памятника Мастеру у его дома-музея на Андреевском спуске и даже, говорят, как-то возложил цветы к его ногам. Но мытци-политукраинцы все равно и здесь попытались нагадить Булгакову в стиле «не наш он, не наш». На постаменте они написали имя «Миха ил» по-русски, но в украинской транскрипции, с типично украинской буквой «і» с двумя точечками сверху. Так они всегда пишут русские имена, корда хотят кого-то уесть или обидеть. У них Владимир Путин не «Володымыр», а именно «Владімір ». Не все у них достойны быть «Володымырамы» и «Мыхайлами». Смешные и убогие, но у них, увы, всегда есть кому пожаловаться...
...И в Украине юбилей Мастера отмечают только люди, его поклонники и почитатели. В ленте новостей удалось об официальном чествовании человека, который сделал для славы Украины точно больше, чем все политукраинцы, вместе взятые, удалось найти только сообщение о том, что в честь юбилея Булгакова 13 мая в его доме-музее состоялось спецгашение почтовой марки «Михали Булгаков» 1891-1940». Якобы в рамках международной конференции «М. Булгаков. Идентификация. Место. Время». И все. И, слава Богу, как говорится, меньше помоев нациковских выльется на память со стороны власти...
А на киевском Подоле накануне юбилея в киевском представительстве Россотрудничества открылась «Булгаковиада» -- выставка раритетных изданий Мастера, собранных киевским коллекционером Юрием Шевелой и призванных обозначить нелегкий путь писателя к своим читателям при коммунистах и после них. Дальше, вплоть до 18 июня, будут экскурсии по «Булгаковиаде», кинолекторий «Рукописи не горят» с фильмами, снятыми во всем мире по книге «Мастер и Маргарита», экскурсии по городу «Киев Михаила Булгакова». И цветы, цветы, цветы. Мастеру и его гению, рожденным в Городе, под названием Киев...
И я сейчас не буду перечислять мероприятия по всей России в честь Мастера. Чтобы мне, киевлянину, не было невольно стыдно. Официально заявлено, что только в Москве пройдет более 100 мероприятий, посвященных 125-летнему юбилею. И тоже до 11 июня на Патриарших прудах в Москве будет проходить «Булгаковский фестиваль». На месте, очень знаковом и для Мастера, и его почитателей, и даже для политукраинцев в Киеве. Почему? Да очень просто: именно на Патриарших начинается действие романа, в котором очень точно обозначена, как мен кажется, одна из будущих эпитафий по политукраинству: «... Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится»...
...По-любому, рано или поздно, а не состоится. Достаточно вспомнить и Петлюру с петлюровцами, и Бандеру с бандеровцами, даже упомянутых коммунистов-украинизаторов, ездивших к Сталину (он же их всех через несколько лет и приказал перестрелять, как бешеных собак). Нынешним политукраинцам из их варианта «УУ» тоже кажется, что они банкуют надолго. Но на самом-то деле Аннушка масло-то уже пролила...
