«Едим просрочку и одеваемся в Second hand». Рассказ украинца о европейском лагере для беженцев
«Это не жизнь, это существование, и даже ещё меньше — выживание, наполненное тоской и безысходностью. И она повсюду вокруг нас», — так начинает свой рассказ Евгений Василькевич.
Недавно Евгений связался с редакцией «Антифашиста», чтобы рассказать о пытках, перенесённых им в застенках СБУ. Сотрудники украинской спецслужбы обвинили его в сепаратизме, попытке организации «Народной рады Бессарабии» в 2015 году. Евгения похитили на одной из улиц города Николаева, пытали, изнасиловали, а потом на его глазах убили человека. Всё это ради того, чтобы завербовать его и сделать сотрудником так называемых «эскадронов смерти» — отрядов убийц и террористов, которые устраняли неугодных украинской власти людей.
Евгений говорит, что именно эти «эскадроны» убили адвоката Грабовского и журналиста Шеремета. Узнав о том, что планируется и его устранение, Василькевич бежал в Нидерланды, где обратился за политическим убежищем. Рассмотрение его дела тянулось более трёх лет, совсем недавно Нидерланды отказали ему в прошении. Теперь Евгений рассчитывает на апелляцию. Ну а пока он решил рассказать «Антифашисту» о том, как устроена жизнь в голландских лагерях для беженцев.
Беженский быт
В Голландии есть определённая группа лиц, которым гораздо проще получить статус беженца, чем другим политическим, и при этом не всегда имеет решающее значение доказательная база. Также значительно упрощён путь получения статуса беженца представителям ЛГБТ из Сирии, России, Турции и Уганды.
Недостаточно знать свои права, очень важно и необходимо знать, как вы можете ими пользоваться. К сожалению, люди, которые не смогли защитить достаточно хорошо свои права у себя в стране, вряд ли смогут защитить их в чужой стране, не зная языка и не понимая, в какие инстанции они могут обратиться за помощью, не зная даже, что им положено, а что нет. Некоторые беженцы не умеют писать и читать, большинство не могут говорить на голландском языке. В лагерях в основном живут беженцы из Ирака, Ирана, Африки.
В лагерях беженцев есть то, что необходимо для минимально комфортной жизни: маленькая комната на три шага, умывальник, холодильник, два шкафа и две кровати, маленький стол и телевизор, интернет, телеканалы на разных языках. Есть комнаты на шесть шагов на четверых постояльцев. По всей территории лагеря установлены камеры видеонаблюдения, есть они и в некоторых коридорах.
Лагерь расположен в провинции, подальше от цивилизации, чтобы у беженцев не было соблазна получить легальный статус каким-либо другим путём — например, через замужество или женитьбу, а также, чтобы максимально сократить контакты беженцев с цивилизованным миром. Поэтому и сайты знакомств заблокированы. Лагерь живёт сам по себе, своей жизнью, в отрыве от голландского общества. Есть футбольное поле во дворе, можно записаться в спортзал. Теоретически это всё выглядит красиво, и даже внешне всё выглядит по-европейски уютно и аккуратно, соответствует представлениям о комфорте. Но на практике, к сожалению, всё совершенно по-другому.
Человек из лагеря в неделю получает пособие в 50 евро, а тем, кто ещё не сдал интервью, платят 25 евро. При этом самая примитивная обувь в магазине стоит 30 евро. Одеваться вы сможете только в секонд-хенде, а продукты покупать только с хорошей скидкой за пару дней до просрочки. Сигареты — 10 евро пачка, что, конечно, привело к тому, что в лагере появились «предприниматели», которые продают пачку сигарет за 3 евро, а марихуану за 5. Денег, которые выдают в качестве пособия, не хватает, чтобы поехать даже в другой город, поэтому беженец, по сути, привязан к лагерю, в том числе, и по финансовым причинам.
Развлечения для «лагерных» и их детей самые примитивные, притом, что некоторые люди живут тут годами. В этом году, например, заказали фермера, который привёз две козы и одну овцу, организовать детям зоопарк. Иногда в лагерь привозят надувной матрас, на котором дети могут попрыгать с 9 до 12, но это бывает крайне редко. В течение того года, например, я видел его только трижды. Вот и все детские развлечения.
Беженцы могут взять подработку — это почти что привилегия, и попасть на неё очень трудно. Запись идёт рано утром, кто не успел, тот опоздал, так как на всех мест нет. Получают за это 15 евро в неделю. Работа, конечно, не тяжёлая, но и не лёгкая — убираем территорию лагеря. На сегодняшний день все эти рабочие места заняты, а ни в каком другом месте беженцам работать не разрешают. Крупные компании брать людей без статуса не хотят, мотивируя это тем, что сегодня они живут в Голландии, а завтра их вышлют на родину — такая неопределённость не нужна никому. Если же беженцу всё же удаётся найти кого-то, согласного взять его на работу, то он должен платить за аренду комнаты в лагере и оплачивать своё проживание.
Особенности голландского общежития
В лагере люди сбиваются в группы: африканцы к африканцам, испанцы к испанцам, арабы к арабам. Конфликты на национальной почве идут без конца. Всё это усугубляется тем, что контингент в основном мужской. Женщин значительно меньше, поэтому в лагере ни для кого не секрет, что даже гетеросексуальные мужчины встречаются друг с другом. Если новичка лагеря какой-то мужчина зовёт в гости, стоит насторожиться, потому что невинное предложение может на деле означать начало прелюдии.
Средства личной гигиены в Голландии стоят дорого, поэтому иногда здесь выдают наборы общей гигиены. Моему соседу, например, выдали гигиенические прокладки, несмотря на то, что он мужчина, и сняли при этом с его карты 12 евро, притом, что получает он всего 25. Недавно по моей инициативе в лагерях появились бесплатные презервативы, но многие не хотят ими пользоваться или стесняются их брать. Поэтому растёт риск венерических заболеваний.
Несмотря на то, что в лагере процветает нетрадиционная любовь, далеко не все его жители относятся к этому позитивно, и у нас был случай, когда в результате конфликта одну лесбийскую пару облили кипятком. Про это потом был громкий скандал в голландской прессе.
Чаще всего жители лагеря преувеличивают свои проблемы со здоровьем, из-за чего доктора просто перестают им верить. Это приводит к тому, что страдают те, кто действительно нуждается в медицинской помощи, которым из-за этого вранья приходится принимать «правила игры» и преувеличивать свои проблемы, чтобы попасть к доктору. А лечат всех одинаково — таблеткой парацетамола. Из-за этого в лагере уже появилась шутка: если у вас болят глаза, посмотрите на парацетамол, если нога — встаньте на парацетамол...
У меня посттравматический синдром из-за перенесённых пыток в плену Службы безопасности Украины. Каждую ночь, когда я засыпаю, у меня начинаются панические атаки во сне. Я могу закричать, выбежать в коридор и только через некоторое время осознать, что это был сон. Также во сне я часто задыхаюсь. Я рассказал об этом доктору, но он выписал мне валерьянку. Так что смысла к доктору здесь ходить нет. Лечить вас будут, возможно, только в критическом случае, если попасть в инфарктном состоянии или же истекать кровью...
Люди, которые работают в лагере, не называют своих имён, наверное, для того, чтобы у беженцев не было возможности пожаловаться на них. Ведь сложно пожаловаться на человека, когда ты не знаешь его имени, не знаешь, кому жаловаться, особенно если человек не умеет писать и вообще понятия не имеет, куда ему обращаться. Адвокат, которому платит служба иммиграции, работает только в выделенные ему часы, и только по вопросам получения убежища. Потому решать хозяйственные или конфликтные ситуации в лагере он не может, да и не хочет. А они тут случаются часто.
Из-за бедности и безысходности люди конфликтуют из-за полной ерунды. Вплоть до того, что кто-то установил холодильник или завёл кошку. На этой почве идут не просто перепалки, а поножовщина и попытки самоубийства.
Две женщины разных национальностей в лагере Харденберг подрались из-за забытого белья в стиральной машине. Я, помню, сам бросился их разнимать. Вытолкнул одну из них в коридор и захлопнул дверь. Я вообще был ни при чём, но в итоге одна из них расцарапала мне шею и порвала одежду. Прибежала группа темнокожих и обвинила меня, что я напал на женщину. В этом и есть атмосфера лагеря — им нужна кровь, драка, шоу, какое-то развлечение.
На следующий день молодой парень из Марокко из-за того, что служба иммиграции страны держит людей годами без решения, разделся догола в знак протеста и начал бегать по лагерю. Он находится в лагере только 6 месяцев, для сравнения, я тут нахожусь уже четвёртый год. Ему никто не объяснил, что протест такого рода нужно проводить под парламентом в Гааге, а всё, что происходит на территории лагеря, никому не интересно. Я как журналист аккредитованный в Европейском Союзе, решил снять видео об этом «протесте», но одна из сотрудниц лагеря выбила телефон из моей руки и закрыла объектив камеры. Вдобавок ещё и оштрафовали.
Права
На территории лагеря также есть так называемая служба VWN, обязанность которой защищать права беженцев, контактировать с миграционной службой, но она зачастую игнорирует все инциденты с нарушением прав со стороны иммиграционной службы и конфликты, которые происходят на территории лагеря. Сейчас миграционная служба получила повод даже лишить беженцев права подачи в суд на несоблюдение сроков и выплаты компенсации, оправдывая это карантином.
Люди часто выдумывают свои легенды, а поэтому прибывшим беженцам сотрудники центра уже не верят, точно так же как и миграционные службы, и здесь получается та же ситуация как и с врачом, но ещё печальнее. Получается, что люди, говорящие правду, страдают из-за людей, которые лгут. При этом люди, которые лгут и не имеют достаточно доказательств причин своего побега, часто получают позитивное решение. А человек, ожидающий терпеливо решения своей судьбы, должен обладать лёгким нравом, не отказываться от неудобных предложений, и избегать конфликтов, даже не пытаясь кого-то защитить, а реально игнорировать всё и вся. Это мне объяснили надзиратели, оштрафовав меня дважды: вначале за помощь арабской женщине, утверждая, что моё вмешательство было слишком сильным и никому не нужным, потом за попытку съёмки протестующего голого мужчины. По лагерным правилам, как мне объяснили, я не должен был вмешиваться, когда одна женщина стала избивать другую.
Сотрудникам центра, тем же надзирателям, просто выгодны конфликты, потому что они на них зарабатывают. Они забирают деньги из пособия беженца для своих личных расходов. Беженцы естественно, подчиняются каждому их слову, потому что не знают, куда обращаться за защитой и правдой. Они боятся отказа в политубежище, что на них пожалуются в службу иммиграции, а также остаться без пособия, ведь многие из них с детьми. Это подавляет волю людей, которые превращаются здесь в безмолвных рабов.
Отношение к проживающим не одинаковое: к одним — со снисхождением и улыбкой, а к другим грубо. По правилам сотрудники всегда обязаны проводить встречи с обитателями лагеря в паре, для того, чтобы у них всегда был свидетель, независимое лицо, если вдруг произойдёт конфликт. Они не имеют права применять к вам силу или грубить. Но показать своё презрение можно не только эмоциями, но и якобы ничего не значащим словом и даже взглядом. Однажды мой сосед заразил меня чесоткой, я обратился к доктору, начал лечение, но сохранить это в тайне не получилось, сотрудница лагеря меня прилюдно отчитала, что надо чаще мыться и менять постельное бельё, как будто я вообще какой-то асоциальный элемент.
Недавно мне позвонил мой друг — голландский журналист, и я ему рассказал о событиях, которые происходят в лагере, на что он мне ответил, что не может об этом написать, потому что это всё разрозненные случаи, но вот если бы мы все объединились, то это было бы эффектно и возможно к публикации. Вот если бы разделся не один человек, а сразу пятеро, тогда это был бы настоящий протест... А так наша жизнь здесь никому не интересна.
Такова реальность жизни в нидерландском лагере для беженцев. Но, несмотря ни на что, многие люди стремятся сюда попасть, потому что в их родных странах жизнь не только тяжелее, но и намного опаснее.
