Донецк превращают в глубинку, жителей считают криптобандеровцами. Интервью с Андреем Пургиным после первых выборов в российском Донбассе

В конце первой декады сентября в ДНР состоялись выборы в местные советы. Ещё летом ходили слухи о том, что результат известен заранее — под 80% у «Единой России», остальные 20% разбросают между местными представительствами парламентских партий. Слухи подтвердились — у ЕР 78,03%, у коммунистов и ЛДПР — чуть более 6%, «Новым людям» дали 5%.

Партия Сергея Миронова с длинным названием «Справедливая Россия — Патриоты — За правду!» с тремя процентами голосов в донецкий парламент не прошла. За исключением коммунистов, три другие партии ориентированы на главу ДНР. Но и с коммунистами не всё так гладко: например, сын Александра Захарченко Сергей так и не стал депутатом парламента, зато в списках КПРФ обнаружились люди, о которых в Донбассе никто никогда не слышал. Впрочем, обнаружились такие люди не только у коммунистов — по словам Андрея Пургина, 30% депутатов Народного Совета ещё вчера не знали, где расположен Донецк.

С основателем ДНР мы обсудили выборы, ставшие технологией, и перспективы Донбасса. Это был тяжёлый разговор — шахтёрский Донбасс, Донбасс металлургический, изначально выстроенный вокруг металлургического завода, закончился. Что придёт ему на смену — неясно. Регион проходит процесс перерождения, когда меняется всё — от населения до видов деятельности. Чем и когда завершится этот процесс — сегодня не скажет никто. Но вера в благополучный исход есть.

СССР 2.0. не состоялся. В Донецке будут делить «бесхоз», а в Москве считать дончан бандеровцами

— В ДНР состоялись выборы. Дадите свою оценку этому мероприятию?

— Да. В республике произошла легализация узурпации всей полноты власти небольшой группой людей. Это самая позорная страница в истории Донбасса. Донбасс пережил много трудностей, это регион-мученик, но то, что произошло сейчас — такого позора ещё не было. Что мы получили? Три из четырёх назначенных в парламент партий относятся к одному лицу через его ставленников, полное отсутствие мажоритарки — а это нарушение Конституции в части права не только избирать, но и быть избранным. Среди 90 депутатов 30% не имеют никакого отношения к Донбассу, это люди, назначенные из других регионов России. То есть, ещё вчера они не имели представления о том, где находится Донецк, а сегодня будут решать его судьбу. Полное отсутствие региональных проектов. Плюс всё это сделано на фоне масштабного административно-территориального укрупнения, когда ряд городов теряет свой статус, превращаясь в посёлки. Плюс переходный период, который позволит половину республики провести через «бесхоз», а потом через ветвь власти главы управлять им — все документы для этого уже готовы.

— «Бесхоз» — это что?

— Бесхозное имущество. Документы на управление им готовы, только в Донецке, по предварительным оценкам, до 40% недвижимости является бесхозной.

— Почему всё было проведено именно так? Этому же должна быть причина?

— Я общаюсь с некоторыми людьми, которые создают смыслы, интересуюсь ими. По их информации, существовал некий план «СССР 2.0». Вроде бы, была идея уже в начале осени запускать процесс создания СССР 2.0. Идея возникла из-за огромного давления Запада и необходимости какой-то реакции на него. Предполагалось собирание в некую конструкцию Белоруссии, Абхазии, Армении, стран ЕврАзЭС, плюс Новороссия, легализованная в рамках этого процесса. Но этот план был сорван. Вы видите, что происходит в Армении, Средней Азии, где арестовывают лидеров пророссийских движений, запрещают трансляцию российских каналов, нескрываемую русофобию Казахстана, открытое заявление политиков Абхазии, что они не собираются присоединяться к России ни в каком формате. Получается, что все подготовительные манёвры, которые должны были, как матрёшка, вкладываться одна в одну, они не состоялись, СССР 2.0 не состоялся. А та ситуация, что у нас — это было начальным пазлом, нужно было начинать с чего-то собирать. Потому что изначально эти выборы планировались на переходный период, до 1 января 2026 года. Но потом, по некой причине, всё было переиграно, и выборы протянули на полный срок — это может быть одним из свидетельств того, что проект СССР 2.0. было решено не запускать в реализацию. Хотя, именно в этой части может быть и другая причина: возможно, донецким руководителям удалось представить некие весомые аргументы того, что они нужны на своих постах более, чем до 2026 года...

Плюс были совершены огромные ошибки, в которых, насколько мне известно, поучаствовали наши донецкие интеллектуалы, ныне проживающие в Москве. Поэтому Москва была убеждена, что с нами нужно работать как с криптобандеровцами. Мы все здесь криптобандеровцы, поэтому никакой мажоритарки, никаких местных проектов типа «Республиканской партии Донбасса» — только списки политических партий, только очень серьёзное сито для людей, попавших в эти списки. То есть, нас изначально повели по шкале максимальной нелояльности. Видимо, нынешние донецкие власти максимально лояльны, а народ максимально нелоялен, поэтому он не имеет права избирать себе местное самоуправление по мажоритарке, не имеет права избирать главу республики, не имеет права избирать мэра своего собственного города. Народ имеет право только наблюдать за этим процессом. Нагромождение ошибок привело к самой позорной странице в истории Донбасса.

— Кто эти люди, которые представили дончан бандеровцами?

— Например, Кирилл Черкашин, Татьяна Мармазова — она выступила с очень длинной прочувствованной речью, что ни в коем случае нельзя допустить местных проектов на территории Донбасса. Только парламентские партии, только отсутствие мажоритарки. Решение о том, как проводить выборы в Донбассе, было принято после консультации с людьми, которые уже очень давно находятся в Москве и даже не заезжают на территорию ДНР, не имея никакого представления о том, что здесь вообще происходит. Вы знаете моё отношение к Мармазовой, поэтому я особо был удивлён, что московские «донецкие» лишили нас, донецких «донецких», права на выражение каких-либо собственных мыслей.

— С людьми, назначенными депутатами, населению придётся взаимодействовать в любом случае. При этом депутаты ответственны только перед одним лицом, включившим их в список. Каким в таких условиях может быть это взаимодействие, если депутат никак не зависит от народа?

— Наше население уже давно приучено выживать само по себе, при минимальном взаимодействии с государством. Оно приучено к тому, что, несмотря на войну и ежедневные обстрелы, оно никогда не запускается в залы, а гибнет под снарядами на улице, как это было весной 2022 года, когда по центру Донецка ударили «Точкой У», и 20 человек погибли просто потому, что находились на улице в очереди перед банком — их не пускали в пустой зал банка. Людей не пускают в суды, райотделы, министерства, ведомства. Власть здесь давно приучила население к тому, что оно просто придаток к власти, и живёт в формате «день прошёл, и слава Богу». Это, к сожалению, приводит к массовой миграции наиболее образованного, квалифицированного населения. У нас падает уровень образования, медицинского обслуживания, потому что лучшие выезжают. И это не связано с мобилизацией, это связано с отношением власти к населению в целом.

— Имеет ли смысл после этих выборов надеяться на возрождение местного самоуправления?

— Безусловно, нет. У нас, как я уже сказал раньше, произошло административное укрупнение. Там от местного самоуправления мало что осталось, количество субъектов сильно сократилось.

Например, Шахтёрский горсовет будет управлять Шахтёрским районом, городом Кировское, городом Ждановка, и, если не ошибаюсь, Артёмовском и Соледаром. Причём, в Кировском у нас расположена единственная шахта, которая даёт миллионы тонн угля и энергетически мы держимся на ней, но жители этого города теперь не будут иметь права на своё местное самоуправление. Кроме того, с потерей статуса они могут лишиться инфраструктуры, которая полагается городу. То есть, из города они превратились фактически в посёлок, и это очень серьёзно подрывает статус.

В Донецке у нас 9 крупных районов, но районных советов теперь нет вообще. В городском совете 50 человек, все они избраны по закрытым спискам, население никак не влияло на назначение этих людей. Эти люди не имеют никакого отношения к населению, они имеют отношение только к тому человеку, кто вписал их в эти списки — то есть, к Денису Владимировичу или Муратову. Это, в общем-то, и есть вертикаль.

— Насколько устойчива такая конструкция?

— Я думаю, очень устойчива. Я не вижу реальных действенных законных механизмов, при помощи которых что-то можно было бы поменять. В Дагестане много лет назад сложилась похожая ситуация — там до сих пор не могут ничего изменить, хотя и очень стараются. Ещё один пример — Грузия. Американцы выстроили там очень крепкую и устойчивую конструкцию власти, и когда чисто случайно власть попала не в те руки, которые им нужны, они ничего не могут с этим сделать. У нас похожая ситуация.

«У нас есть вещи, разительно отличающиеся от других регионов». Ожидать ли создания единого федерального округа для новых территорий

— Год назад в ДНР состоялся референдум, год мы живём в составе России...

— ... на сегодняшний день мы пока не находимся в российском правовом или каком-либо ещё поле. Мы не живём так, как любой другой российский регион. У нас есть вещи, разительно отличающиеся от других регионов, пока это объясняется переходным положением. Приведу такой пример. Российская фирма выиграла тендер на поставку угля, выиграла по российскому закону. Здесь задним числом нарисовали бумажку, что работать можно только с местными углями. И теперь эта фирма стала поставлять уголь через местных посредников. То есть, бумажки, оформленной задним числом, оказалось достаточно, чтобы поменять результаты тендера.

Другой пример. Сегодня бывшие шахтёры должны по закону получать по три тонны угля. В России нельзя компенсировать это деньгами, нужно давать только уголь. Но, так как у нас давно работает запутанная схема, по которой всего процентов 20—30 нуждающегося народа из бывших шахтёров получает эти деньги, то сейчас республика, нарушая российское законодательство, продолжает выдавать деньгами. Почему — у нас спросить некому. Есть вопросы по налогообложению, по финансовой деятельности. Судебная система у нас пока ещё тоже не заработала. Поэтому пока у нас нет ни одного примера, где бы мы чётко находились в российском правовом поле.

Все эти министерства, ведомства, ящики для людей, куда они складывают свои обращения, потому что не могут попасть на приём к руководителям, «горячие линии», по которым никто никогда не отвечает. Поэтому тут всё пока без изменений. На сегодняшний день, мы не входим ни в какой федеральный округ, наш статус подвешенный. И в этом подвешенном мутном статусе происходят вот такие вот дела.

— Почему статус подвешенный?

— Я думаю, что на сегодняшний день есть мысли о создании единого федерального округа для новых субъектов. Возможно, именно это накладывает свой отпечаток. Путин очень часто употребляет слово Новороссия, видимо, подразумевая все четыре субъекта сразу, и, наверное, есть какие-то планы по выходу на это. И это политически грамотно. Потому что, если вступать в диалог с населением Запорожской или Херсонской областей, где половина, либо большинство людей требуют преподавания украинского языка для своих детей в школах, то в диалог с такими людьми должны вступать не российские чиновники из Москвы, а жители Донецка, Луганска, Шахтёрска, других городов, чтобы этот диалог получился. Объединение четырёх регионов в один федеральный округ напрашивается само собой, с политической точки зрения в том числе.

— Летом появилась информация, что Ростовская и Воронежская области подпишут соглашение о сотрудничестве с республиками Донбасса. На манер «Еврорегиона Донбасс», соглашение о котором было подписано в десятых годах, когда Донбасс находился в составе Украины. Но разговоры, несмотря на то, что имели официальный статус, судя по всему, остались разговорами, никаких официальных сообщений о том, что что-то подписано, нет. Что это было, и почему ничего не произошло?

— Если исходить из прошлого опыта, это было здравым решением в десятых годах. Но сейчас предлагать подобные соглашения, это как будто указывать, что мы не российская территория, а всё ещё украинское приграничье. И это, с политической точки зрения, выглядело странно. С экономической точки зрения, это имеет смысл, но тогда необходимо брать шире — это то, чем я в своё время занимался, теорией Юга России — и здесь должны быть задействованы не только Ростовская и Воронежская области, но и ряд других регионов.

Плюс, это соглашение, если бы оно было подписано в таком виде, отрезает Донбасс от Херсона и Запорожья, а проблемы этих регионов, их благополучная интеграция могут быть решены при помощи Донбасса. Не Крыма — хотя там иное видение этого вопроса. Но нет, только при помощи Донбасса мы можем интегрировать эти территории. Знаете, когда я узнал, что, кажется, в Херсонской области появилось 19 тысяч членов «Единой России», когда она туда зашла, я посмеялся и сказал, что как минимум 10 тысяч отзвонились и получили разрешение СБУ на это. И это большая ошибка — навязывание сугубо российской повестки этим людям, больших парламентских партий, о которых там мало кто слышал, живя в составе Украины все эти годы. Это было большой ошибкой — но она уже совершена.

— Как нужно работать с Херсонской и Запорожской областями, с вашей точки зрения?

— На мой взгляд, это могли быть небольшие региональные проекты, которые должна была создать местная мелкая региональная элита. Это люди, которые живут и планируют свою жизнь в каком-нибудь условном городе Скадовске и Скадовском районе. Условная организация «Я люблю Скадовск» должна была зайти в местные советы вперемешку с мажоритаркой. То есть, не укрупнение, а выход на малые группы, малые организации, которым интересно развитие своего города, своего региона, в котором они живут, и будут жить в составе России. Это втягивало бы местную мелкую элиту в политическую повестку. На сегодняшний день пошли иным путём — все решения принимаются в Москве, и какое это имеет отношение к условной Херсонской области — да практически никакого. Вот мы и получаем областные парламенты, на 30% состоящие из россиян, которые ещё вчера не знали, где находится Запорожская или Херсонская области; на 30% из героев, которые искренне заинтересованы в развитии своего региона, но они знают, что их в любой момент может ликвидировать украинская власть, и для них эти депутатские «корочки» — это чёрная метка, по сути; и на 30% из агентов СБУ, которые вошли во все эти структуры по заданию конторы.

Донецк превращают в российскую глубинку. Донбасс проходит процесс перерождения. Что дальше?

— Полтора года боевых действий. На ваш взгляд, как будут развиваться события дальше? Стоит ли ожидать заключения мирных соглашений или хотя бы объявления перемирия?

— По военной логике перемирия ждать не стоит. В ближайшие полтора года мы, скорее всего, будем в горячей фазе конфликта. К сожалению, я не исключаю попыток штурма Донецка. Город находится в крайне уязвимом положении. Господствующие высоты находятся под контролем врага, масса пересечённой местности, входы в город, рассчитывать на то, что Украина не видит или не понимает этого, не стоит. Да, вероятно, дальше окраин они не продвинутся, но получить хайп от этого могут вполне.

Я думаю, что сейчас Зеленский насыщает Минобороны фанатиками, и последнее снятие нескольких заместителей министра говорит об этом. Да, это были люди, ориентированные на западный истэблишмент, «соросята», но они были политическими менеджерами, а не украинскими фанатиками типа Буданова. Сейчас туда будут заводить фанатиков, которые, как и Буданов, живут по бандеровским заветам — даже если на Украине останется 10 миллионов людей, всех остальных убьют, но при этом Украина будет жёстко бандеровской — это стоит того. Думаю, Зеленский идёт путём создания военной хунты на территории, а если это военная хунта, то вы прекрасно понимаете, что рассчитывать на деэскалацию не стоит в ближайшие год-полтора. Никаких признаков деэскалации нет. Да, возможно, где-то будут очень жёсткие обстрелы, где-то в это время будет затишье, но в целом устойчивого мира или даже перемирия ждать не стоит. Особенно Донецку — нас засыпают всем, чем можно, и сделать с этим пока ничего нельзя.

Ждать какого-то полноценного политического урегулирования, с моей точки зрения, в ближайшие два-три года тоже не стоит.

— Что будет с экономикой Донбасса в таких условиях?

— В ближайший год очень сложно на что-то рассчитывать. Во-первых, боевые действия, а во-вторых, крайне низкий уровень управленческих кадров. Какие-то девочки занимаются энергетикой, мальчик, учившийся на переводчика, занимает должность первого заместителя одного из ключевых промышленных министров. Да, я понимаю, что он попал на должность, благодаря папе-депутату, но рассчитывать на экономические прорывы при таких вводных не имеет смысла.

Инфраструктурно, то, чем ведает Москва и регионы-шефы напрямую, сдвинется. Станут лучше дороги, будут заменены какие-то трубы, но ждать каких-то по-настоящему больших проектов, с высокими технологиями, с большими вложениями — не думаю. Да, я верю в постепенное оживление, потому что уже сейчас знаю местные предприятия, которые находят какие-то заказы на российском рынке, начинают постепенно работать. Основная масса населения у нас будет занята на восстановлении. Большие промышленные проекты — нет, не думаю, что они будут в ближайшей перспективе.

— Свободная экономическая зона может стимулировать развитие экономики?

— Не сейчас. Закон есть, но пока он работает в ручном режиме, через сито министерств и ведомств.

— Раньше Донбасс был краем угля и металла. Теперь нет. Каким будет регион, на ваш взгляд?

— На двух территориях — ДНР и ЛНР — остаётся всего 15 шахт. Это менее 10% от довоенных мощностей региона. На сегодняшний день, насколько я понимаю, этот вызов — что будет дальше с Донбассом — даже не рассматривается. Пока, повторюсь, решаются вопросы дорог, мостов, коммуникаций. Это оттягивает решение вопроса, чем же заниматься Донбассу. И пока решения нет.

— Мариуполь, в отличие от Донецка, быстро восстанавливается, начиная от жилых домов и заканчивая ледовыми дворцами и банно-оздоровительными комплексами, в то время как Донецк ежедневно разрушается обстрелами, и фактически ни одного не затронутого обстрелами здания не осталось даже в центре города...

— ...я понимаю, что вы хотите спросить. Не получится ли так, что кто-то примет политическое решение о переносе столицы туда.

— Да. Тем более, такие разговоры уже ходили.

— К сожалению, я думаю, что всё постепенно к этому идёт. Недавний обстрел здания администрации главы был очень странным. Все знают, что там уже год никто не сидит, и вдруг какие-то хлопки, горящая крыша. Зато через пару дней первое заседание парламента ДНР состоялось почему-то в Мариуполе, а не в Донецке. Видимо, это ещё один шаг в эту сторону.

Если такое решение будет принято в Москве, это будет огромная политическая ошибка. Ещё одна. Уже на сегодня все бизнес-интересы перемещены в Макеевку...

— ...в Мариуполь?

— ...нет, в Макеевку. Мы сидим с вами в кафе в центре города в обед — оно пустое абсолютно, и такой же пустой центр города. Когда в Донецке такое было? Донецк теряет уже не только как политический центр, но и как деловой центр, активность переносится в другие города. У нас ремонтируется дорога Снежное-Макеевка, 65 км, то есть дороги не к Донецку, а обходящие Донецк. В нынешних властных кабинетах донецких практически нет. В лучшем случае, выходцы из уже упомянутой Макеевки. И кому там отстаивать интересы города?

— Донецк превращают в российскую глубинку?

— Да. И на сегодня это приводит к тому, что регион покидают, собственно, уже покинули, те люди, которые были наиболее грамотными, целеустремлёнными, профессиональными, те люди, которые придавали Донбассу смысл и видели в нём ценность для себя. Люди, не задействованные на фронте, включая подрастающую молодёжь, не видят себя в выстроенных тут конструктах. Городская среда разрушается, а городская среда — это то, ради чего едут в город жить, чтобы получить комфорт, получить безопасность, выстроить цивилизованные отношения с окружающим пространством. Что люди получают сейчас — бесконечное унижение со стороны власти и не-власти, отсутствие самореализации, ну а говорить о безопасности или комфорте в условиях бесконечных обстрелов, с которыми никто не знает, что делать, отсутствия полноценного водоснабжения, наверное, не приходится. Поэтому так. Для рабочих строительных специальностей — да, открылось окно возможностей очень неплохо подзаработать и пополнить семейный бюджет. Но, если мы возьмём буквально все другие отрасли и направления — люди уезжают, потому что реализоваться не получается.

— Какие перспективы у Донбасса в таком случае?

— Сегодня никаких. Эти перспективы, возможно, откроются с 2025—2027 года, не раньше. Мы должны решить самый главный вопрос — военный. Без решения этого вопроса всё остальное носит гипотетический характер, всё будет полумерами, какие-то временные шаги, которые закрывают текущие, очень короткие вопросы.

— Сколько могут продлиться боевые действия?

— Наши военные враги сейчас полностью зависят от внешнего финансирования, внешнего содержания. Несмотря на истеричную риторику Зеленского — а надо отдать должное, он умеет в ура-патриотизм — завышенные ожидания Украины сыграли с ней злую шутку. Как мыслил украинский обыватель? Накачанный ура-патриотизмом он мыслил, что уже этим летом он будет пить кофе в Ялте, будет вешать донецких, кто-то даже рабов себе привезёт. Всё это, естественно, не реализовалось, и привело к определённому психологическому слому, при этом ситуация на самой Украине не улучшается ни в каком сегменте. Каждый третий украинец находится в Европе, это гигантское количество людей, возвращаться им, по сути, некуда, потому что ситуация идёт вниз. Бюджет Украины состоит из внешних заимствований. Сколько можно существовать в таком режиме? Год-полтора. И сейчас Зеленский, кажется, хочет поставить на зеро, крутануть рулетку, рассчитывая, что, может быть, повезёт. Я думаю, не повезёт, ни в этот раз.

Когда Украина выдохнется, мы уже будем понимать, какие новые перспективы есть у Донбасса, какие новые жители будут у нас, чем они будут заниматься. У нас огромное количество «донецких» кочует по территории РФ, большая часть из них уже не вернётся. К нам в это же время едет очень много чиновничьего аппарата разного уровня, военных, тех, кто занят восстановлением. Кто-то уже привёз сюда семьи, и я знаю такие семьи, кто-то тут женится со временем. В Донбассе происходит замена населения. Это новые люди, которые вчера-позавчера не имели к региону никакого отношения.

— Можно говорить о том, что Донбасс находится в процессе перехода?

— Я бы сказал, скорее, перерождения. Шахтёрский Донбасс закончился. Один из самых главных праздников Донбасса — День шахтёра. Какой День шахтёра мы теперь будем праздновать, когда у нас почти не осталось шахт? На момент 2014 года в городе было 20 шахт, на сегодняшний день это только шахта Скочинского, которая, возможно, будет работать дальше. Сейчас очень трудно современному подростку объяснить, кто такие шахтёры. По металлургии имела смысл наша цепочка уголь-кокс-металл. Кривой Рог и другие ГОКи остались с той стороны, ближайшее беспроблемное сырьё для нас — это Мурманская область. Далековато. Будут ли восстановлены комбинат Ильича, «Азовсталь» — очень большой и очень больной вопрос, но, скорее всего, нет.

— Образа будущего нет?

— Нет. Мы находимся в процессе перерождения, но что родится в итоге — непонятно. Но я всё равно смотрю в будущее с надеждой — Господь Бог не позволит, чтобы Донбассу было совсем плохо. Слишком много Донбасс отдал, слишком много боролся, слишком много было отдано жизней и я думаю, наш голос Господь Бог услышит.