Дарья Морозова: Украинская сторона постоянно затевает торги пленными

Работа омбудсмена (или уполномоченного по правам человека) никогда не была лёгкой, ибо так уж устроен наш мир, что права человека в нём нарушаются всегда и везде, в любом уголке земного шара. Всё усложняется в разы, когда эта работа осуществляется в условиях войны, в только-только начинающем зарождаться государстве.

К традиционным обязанностям омбудсмена добавляется масса новых - это и фиксация военных преступлений, и обмен пленными, и решение вопросов гуманитарного характера (как, например, вопросы расселения и заботы о беженцах), и просто моральная и психологическая поддержка людей, ставших случайными жертвами войны. О том, каково это - быть омбудсменом на войне - Антифашист поговорил с Дарьей Морозовой, уполномоченным по правам человека в Донецкой Народной Республике, маленькой, хрупкой женщиной, взвалившей в это трудное время, на свои худенькие плечи эту тяжкую ношу.

- Дарья Васильевна, когда и для чего был создан офис омбудсмена на территории Донецкой Народной Республики?

- Впервые разговор о создании офиса уполномоченного по правам человека состоялся 7 октября 2014 года. В любом правовом государстве есть омбудсмен. Весь мир может не признавать власть, правительство, но омбудсмена признают всегда и везде. Это тот человек, который может спокойно обратиться в ОБСЕ, ООН, МККК, People in Need или любую другую международную организацию. И отказать омбудсмену не могут. Это послужило одним из самых главных толчков к созданию.

- В чём состоит Ваша работа?

- Сейчас это и размещение беженцев, внутренних переселенцев, и вопросы обмена пленными, и мониторинг гуманитарной ситуации, и конечно, восстановление прав и свобод наших граждан. С момента создания офиса омбудсмена мы рассмотрели более 27 тысяч жалоб. Вы представляете, какой это огромный объем?

- На что чаще всего жалуются?

- Жалобы абсолютно разные. На правоохранительные органы, на социальные службы, есть даже бытовые жалобы и где-то даже комичные. Буквально вчера поступила такая: 2 сотрудника правоохранительных органов, один обозвал другого «укропом», тот стукнул его дубинкой. Всё, были нарушены мои права, нужно срочно разбираться. Конечно, на такие дела мы особо не обращаем внимания. Сейчас пошло много писем от осуждённых, от людей, которые сидят в тюрьмах, но никаких обвинений им не выдвинуто. Это люди, остававшиеся в тюрьмах ещё со времён Украины. Но больше всего жалоб, конечно, на силовые органы, на ополченцев и правоохранителей. Бывает, что они могут позволить себе лишнего по отношению к людям, и людям тяжело им противостоять, обращаются за помощью к нам.

- Помогаете?

- Конечно. Мы всегда оперативно реагируем на такие обращения. Сразу ставим в известность Министерство обороны, Прокуратуру, правоохранительные органы. Всегда до конца разбираемся в ситуации.

- Как Вы можете охарактеризовать нынешнюю гуманитарную ситуацию в ДНР?

- Как тяжёлую. Особенно тяжело в прифронтовых районах. Есть проблемы и с местной властью, которая не всегда всё делает вовремя, и с самими людьми. Многие просто не знают, что имеют право на гуманитарную помощь, те, кто знает – не всегда готовы её получать, мол, «а! что там могут давать?». Т.е. помощь дают, но люди не всегда стремятся её получать. Срабатывает и менталитет. Ведь за годы жизни на Украине люди привыкли, что украинская власть не оказывала практически никакой помощи людям, и теперь они просто не верят в то, что новая власть будет что-то делать для них, будет помогать выживать. Но мы отслеживаем ситуацию, даём рекомендации людям и сообщаем органам власти о том, где назревают проблемы, где люди недовольны их действиями. Министерства реагируют достаточно быстро на наши сигналы, за что им большая благодарность.

- Как Вы задействованы в реализации Минских соглашений?

- Я состою в подгруппе по гуманитарным вопросам. Помимо вопросов беженцев, гуманитарной ситуации, иногда приходится принимать участие и в несвойственных подгруппе вопросах, таких как разминирование, например. Основная моя работа по Минску – это обмен пленными, пункты 5 и 6 соглашений, предусматривающие амнистию и обмен «всех на всех».

- В какой атмосфере проходит в Минске общение с Вашими украинскими «коллегами»?

- Первое время было очень тяжело. Очень чувствовался тот негатив, с которым украинцы приходили на заседание группы. Применяли различные уловки психологические, ведь у нас нет пока такого опыта переговоров как у Украины и они этим пользовались. Было очень много негатива и откровенной грязи. Даже Хайди Тальявини, представляющая ОБСЕ на переговорах, была вынуждена сделать украинской стороне замечание, наблюдая за их поведением. Было видно, что ей это крайне неприятно. После её замечания оппоненты вроде как успокоились. Сейчас переговоры проходят вполне конструктивно. Представитель ОБСЕ даже говорит мне, что, мол «Дарья, вы стали меньше кричать».

- Доводилось даже кричать?

- Не то чтобы кричать, но возмущалась много. Когда вижу, как на нас льют откровенную грязь, лгут прямо в глаза, рассказывают о том, что тут бородатые чеченцы насилуют женщин прямо на улицах – спокойно я это слышать не могу. Приходится говорить, что это не так. Иногда довольно громко (улыбается).

- Как Украина относится к должности омбудсмена в ДНР?

- Как не странно, но вполне нейтрально я бы сказала. Возможно, потому, что моя работа нужна всем: как нашим гражданам, так и украинцам. Потому что я не меньше помогаю украинским жителям с теми же обменами, в поиске их пропавших людей, в каких-то просьбах, которые нужно донести до их же омбудсмена и так далее. Поэтому моя роль – такой себе мостик между всеми.

- С украинским омбудсменом поддерживаете контакты?

- Нет.

- Почему так?

- Миссия ООН по правам человека не раз предлагала это сделать – наладить общение. Знаю, что Ирина Геращенко передавала мои контакты Валерии Лутковской, украинскому омбудсмену. Однако на той стороне ответили, что не смогли мне дозвониться. При этом мой телефон молчал, мне никто не звонил.

- Российские коллеги, офис российского омбудсмена помогает Вам в работе?

- Очень сильно помогают. Консультируют по любому вопросу, всё рассказывают, подсказывают, раскладывают по полочкам. Я очень им за это благодарна.

- Перейдём к теме военнопленных, сейчас это самая животрепещущая тема. Сколько людей содержится в плену с обеих сторон? Как происходит обмен?

- Я выступаю категорически против той технологии обмена, которая применяется сейчас. И настаиваю на выполнении 6-го пункта Минских договорённостей, который предписывает обмен «всех на всех». Украинская же сторона категорически отказывается выполнять этот пункт, постоянно затевая какие-то торги. Например, предлагая менять одного на одного. Для нас это совершенно неприемлемо. Как можно поменять 30 человек на 1353 человека в пропорции 1 к 1? Именно столько людей находится у них. Среди наших людей, находящихся на той стороне, немного военных, в основном это гражданские, политические активисты, и даже те, кто вообще просто схвачен в плен с улицы. Всех избивают, над всеми издеваются. Не глядя на то, мужчина перед ними или женщина. Издеваются на равных. Ко мне приходил мужчина из последнего обмена, рассказывал просто жуткие вещи того, что там происходит. Мы с ним плакали.

- Чем Украина мотивирует свой отказ от выполнения шестого пункта соглашений?

- Им нужна правовая база, согласно которой они могли бы освободить всех наших людей. И именно эти законы не спешит принимать Верховная Рада Украины. Да и как они будут принимать эти законы? На Украине процветает национализм, фашизм, царит атмосфера ненависти. Представьте, что будет, если примут закон о том, чтобы освободить единомоментно более тысячи человек? Украинскую власть просто сметут националисты, причём в течение очень короткого времени.

- По-Вашему украинские власти боятся своих собственных выкормышей?

- Конечно.

- И всё-таки, как происходит обмен пленными?

- Украина высылает нам списки тех, кого она готова нам отдать. И посмотрите, что они делают (берёт списки в руки). Это последние списки. Смотрим. Здесь указаны 18 человек, фамилии показывать не буду. Смотрите, там, где прочерки стоят – эти люди уже отпущены, «очищены» украинскими судами, то есть в украинских судах доказана их невиновность. Их просто взяли из здания суда, когда они выходили, посадили в какой-то бусик, одели мешок на голову и увезли. Родственники не знают, где те сейчас находятся. Вот 18 человек, теперь посчитаем, сколько у нас таких – 10. То есть из 18 человек 10 - незаконно удерживаемы. Как так можно менять?

Я слышала много анекдотов про ОБСЕ. Но лично я, как омбудсмен, им очень благодарна за то, что они выступали гарантами нашей безопасности при всех обменах. И выступали, и выступают.

В сети сейчас начинает появляться негатив о том, как происходят обмены. Я прекрасно понимаю всех – и самих пленников, и их родных и близких. Каждый считает себя или своего ребёнка, родственника особенным, тем, кого необходимо поменять в первую очередь. Но для меня все равны. Единственное, что в первую очередь, мы стараемся обменять ополченцев, тех ребят, которых взяли на передовой с оружием в руках, поскольку они терпят самые жесточайшие издевательства. В остальном – все равны.

- Когда украинцы возвращают наших ребят избитыми, истерзанными, как Вы реагируете на это? Имею в виду официальную реакцию.

- Лично я «трублю» во все инстанции. Меня недавно обвинили в одной вещи – когда Международный комитет Красного креста подал в суд по международным преступлениям на Донбассе, и что якобы там «не было моей капли», что я там не участвовала. Это обман полнейший. Как только ко мне поступают какие-то сведения об издевательствах, я сразу отправляю информацию либо в ООН по вопросам беженцев, либо в ООН по гуманитарным вопросам, либо в ООН по правам человека, либо в МККК. Кстати, на последних двух обменах представители Красного Креста впервые освидетельствовали наших пленных. До этого ничего подобного не было, говорили, что в их мандате это не прописано. Видимо, теперь прописали (улыбается).

Или вот такой случай. Он, правда, не имеет отношения к обмену пленными, но всё же приведу его: в Мариупольском СИЗО очень сильно избили четверых человек. В этот же день здесь как раз был Эшли Манн (глава миссии МККК по Украине), я ему сразу передала все данные, все контакты мам, всё. Проходит неделя – он не реагирует. Я поднимаю это в Минске: почему нет ответа? Если не в Минске, то говорю напрямую здесь, прошу предоставить мне сроки, в которые должны все это рассмотреть. То есть, постоянно идет давление на все миссии по всем таким вопросам.

- Скажите, с каким чувством лично Вы поддерживаете жизнь пленных украинских солдат?

- Раньше было очень трудно себя сдерживать, с учётом того, в каком виде возвращались наши пленные. Сейчас мне их просто жаль. Мы их не бьём, дважды в день кормим. Они от нас выходят, прибавляя 3-5 килограмм в весе. Наверное, кто-то думает, что это неправильно. По отношению к нашим ребятам такого гуманизма никто не проявляет и близко. Но я хочу сказать, что мы же не они. Давайте помнить самое главное, вот эту вот грань – мы не они, поэтому мы победим. Не нужно опускаться до уровня собак, я извиняюсь, но у меня других выражений нет. Давайте оставаться людьми и тогда правда будет на нашей стороне.

- Вы собираете факты преступлений украинской армии?

- Да.

- Передаёте их международным организациям?

- Конечно. Мы подали первые иски в Европейский суд по правам человека. Там такая проблема: иск в ЕСПЧ можно подать только один раз, то есть нужно очень грамотно собрать документы все, чтобы в иске не отказали, потому что во второй раз его просто не примут. У нас есть много общественных организаций, которые работают на количество – подают, подают, подают... Я лучше бы притормозила. Здесь нужно все досконально проверить и перепроверить, 7 раз отмерить – 1 отрезать. Чтобы вы понимали, как мы подаем иски в ЕСПЧ – обрабатываем мы, за нами корректируют юристы общественных организаций, потом смотрят российские коллеги, и только потом мы отправляем документы. Чтобы (не дай Бог!) человеку не отказали. Первые заявления уже приняты. Я не хочу кричать, как некоторые: «Мы подали миллион!». Нет. Мы подали мало заявлений, но я знаю, что они точно туда «попали» и будут рассматриваться. Нам важна не скорость и количество, нам важны качество и результат. И мы над этим работаем. Мы не хотим, чтобы человек остался у разбитого корыта, мы хотим доказать то, что у нас происходили военные преступления, что у нас был самый настоящий геноцид. Вы должны понимать, что каждый иск, который будет принят, рассмотрен и удовлетворен ЕСПЧ – станет той самой почвой Гаагского трибунала для украинской власти. Только так. Наша задача – это рассказать и доказать всему миру, что здесь на самом деле происходило.

- Как лично Вы – женщина и мать - относитесь к войне?

- Тяжело, как любая женщина. Я много чего могу понять как омбудсмен, как женщина – не понимаю ничего. Не понимаю, почему кто-то должен убивать наших детей, мужчин, стариков. Почему наши люди, которые боролись, работали, отдавали этому государству столько времени и сил, платили налоги, взносы в пенсионный фонд не могут получить свои пенсии. За что? За то, что мирно вышли люди и выразили свое недовольство, их нужно было бомбить? Как женщина – я проклинаю.

- Вы очень эмоциональны и ранимы. Где Вы находите силы, чтобы переносить всю ту несправедливость, все те ужасы, с которыми доводится сталкиваться в работе?

- В понимании того, что я нужна людям, моя работа им нужна. Пока последний мой заключенный не выйдет из тюрьмы, я никуда не денусь. Знаете, каждый человек ставит себе какую-то точку, до которой нужно дойти, моя точка давным-давно поставлена, пока я это не закончу я отсюда не выйду. Это вот моя точка. Вот эта точка мне и помогает брать откуда-то силы, вставать утром, понимать, что тебе нужно идти на работу. Потому как есть те люди, которым нужно помогать. Есть пленные, есть беженцы, есть несправедливо осужденные, есть много тех людей, которым нужна моя помощь.

Сил Вам и терпения. Спасибо за беседу.