Аtomic Сherry: сегодняшний конфликт был последней кампанией, ход которой определялся артиллерией эры индустриальных армий
В конце июля я писал о том, что будущее текущей кампании разрешится в схватке за контроль над воздушным пространством. На тот момент подобные утверждения выглядели опрометчиво — авиация обеих сторон конфликта не производила впечатление силы, способной хоть как-то влиять на ход боевых действий. Бал правила только и исключительно артиллерия — но теперь всё изменилось.
Вряд ли большинство людей когда-нибудь задумывались, почему создаются новые военные технологии. Кто-то, вероятно, скажет об увеличении эффективности — и даже будет прав, но лишь отчасти. В общем и целом та же артиллерия достигла пика своего развития в эпоху Второй Мировой — механизация, радиосвязь, воздушная разведка и корректировка огня, соотношение стоимости, массовости и боевой эффективности убедительно демонстрировали, что как таковой потенциал развития артсистем без существенного их усложнения и удорожания исчерпан.
Развитие артиллерии пошло по двум путям — советскому, который представлял собой незначительную доработку концепций образца ВМВ, и американскому, который представлял собой эволюцию как самих артсистем с точки зрения характеристик и доктринальных установок, так и боеприпасов (что вылилось в появление управляемых снарядов).
Советский подход не был плох — вовсе нет. Он лишь был продуктом своей эпохи — эпохи массовых индустриальных армий, городов-заводов и огромных складов военного имущества; эпохи, в которой вы могли позволить себе трату четырёх сотен снарядов на взводный опорный пункт, не думая ни о боеприпасах, ни об износе орудийных стволов.
Но она минула — не осталось более армий из миллионов солдат; нет производственных, складских и ремонтных мощностей тех масштабов — и, откровенно говоря, их даже нельзя воссоздать в рамках функционирования современной промышленности и экономики.
Происходящий сегодня конфликт, вероятно, был последней в своём роде кампанией, ход которой определялся артиллерией эры индустриальных армий — точнее говоря, ход лишь первого её этапа.
Наступая, российская армия обеспечивала своё продвижение расходом 50—60 тысяч снарядов в сутки. Это позволило реализовать операцию по взятию Лисичанско-Северодонецкого укрепрайона, однако по её завершению в боевых действиях наметилась оперативная пауза, которая длится вот уже 2 месяца. Причина тому — износ орудийных стволов и нехватка снарядов. Так, например, 122-мм снаряды в Российской Федерации не только не выпускаются с 2013 года, но для их производства более нет промышленных мощностей, а запасы — исчерпаны кампанией. То же самое касается и артсистем — нужно понимать, что это сложная техника, которая работает под огромной нагрузкой, вследствие чего, естественно, быстро изнашивается, тогда как запасы её комплектующих и возможности производства новых ограничены. Эти же проблемы распространяются и на украинскую артиллерию, которая не в меньшей степени страдает от нехватки боекомплекта и деталей для ремонта орудий.
Выйти на уровень возможностей полугодовой давности более не может артиллерия ни России, ни Украины.
Боевые действия лишились своего основного топлива и закономерно потухли. Артиллерия, безусловно, продолжит играть важную роль, но не центральную — теперь она отходит высокоточному оружию и авиации.
По этой причине обе стороны конфликта стараются как можно сильнее ограничить возможности авиации соперника — и, естественно, усилить свои. Из этого и происходят многочисленные атаки аэродромов, манёвры эскадрильями вдоль линии боевого соприкосновения, расконсервация и модернизация авиационной техники, прощупывание зон ПВО.
Будущий ход боевых действий будут определять уже не огневые валы в стиле штурма Форта Во, а тщательно спланированные точечные операции с применением высокотехнологичных вооружений, призванные наложить стратегические ограничения на возможности противника.
