Когда я прочитал о том, что священник из Лисичанска получил 12 лет тюрьмы за «госизмену», то сразу подумал — Бог есть! Нет, я не радуюсь тому, что Служба безопасности Украины продолжает бросать в тюрьмы, а украинские суды — осуждать невинных людей, обвиняя их в страшных преступлениях. Все эти «госизмены» и «корректировки артобстрелов» — чушь, которую выдумывают украинские карательные структуры, чтобы показать свою нужность и окончательно запугать население. Но вот поиски «агентов» среди служителей Украинской православной церкви (УПЦ) — это неспроста. Украинские церковники, которые много лет как бы принадлежали к Русской православной церкви и даже имели приписку «УПЦ Московского патриархата» как раз на самом деле и были теми самыми коллаборационистами, которые сотрудничали с оккупационным нацистским режимом на Украине после 2014 года. Не были эти священнослужители истинными православными, Василий Волга в своём интервью очень ясно об этом рассказывает.
Но я хотел бы рассказать о том, почему я так отреагировал на приговор священнику из Лисичанска. Этот священник — отец Андрей — сидел в Днепропетровском следственном изоляторе в камере для «политических». А в соседней камере сидел я...
Когда в нашу камеру зашёл новый арестант, на него жалко было смотреть. Он был весь какой-то задёрганный, зашуганный. Понятное дело — всех нас «принимали» довольно жёстко: били дубинками, ногами, руками, порой при аресте, как в моём случае, применялись удары прикладами автоматов по голове и по телу. Так что все через это прошли. Но не все сломались. А этот мужик — высокий, плотный, с бородой — был явно сломан. Не физически — ну, были на его лице пара синяков, сломан этот арестант был морально.
Как водится, мы новичка тут же приняли в свою арестантскую семью, напоили чаем, накормили. Он успокоился и через пару дней преобразился, стал таким... я бы даже сказал — благообразным. Оказалось, что он — самый настоящий священник, настоятель храма из Лисичанска. Он стал читать молитвы, некоторые к нему присоединились. В нашей камере был его земляк, Вова, которого арестовали... за пять картинок в «Одноклассниках». Нет, серьёзно — Вова просто перепостил на своей страничке картинки с георгиевской лентой, Путиным и Кадыровым, за что следователь влепил ему статью 436 УК Украины и срок пять лет. Мы ещё шутили — по году за каждую картинку.
Отец Андрей — так звали новичка — по мнению следователя СБУ совершил более страшное преступление. Он изменил Родине. И срок ему грозил — от 15 лет до пожизненного. Впрочем, у всех, кроме Вовы из Лисичанска, была та же статья — 111. И те же сроки. В тюрьме есть такое правило — о деле не спрашивать, если арестант захочет, то сам расскажет. Отец Андрей кое-что рассказал, мол, обвиняют его в том, что он передавал данные о боевых позициях ВСУ российским военным, а также «сливал» местных «патриотов». Задержали батюшку в апреле, и в начале мая он попал к нам. К тому времени всем «политическим» навесили статью о госизмене. Хотя поначалу обвиняли в сепаратизме — ст. 110, в пропаганде войны — ст. 436 и даже в планировании, подготовке и развязывании агрессивной войны или военного конфликта, а также участие в заговоре, направленной на совершение таких действий — ст. 437 УК Украины. Это у меня была такая статья. То есть, я был заговорщиком и развязал войну с Украиной.
Позже нашу камеру «разбросали» — «политических» приезжало всё больше, надо было освобождать под них новые камеры, поэтому стали трамбовать их по «мастям» – днепропетровских отдельно, запорожских отдельно, донецких и луганских — отдельно. Ну, или иногда к новичкам добавляли уже отсидевших пару месяцев. Так я оказался в камере, где сидели «донецкие» и «луганские» — Вова и Саныч из Лисичанска, Кирилл из Краматорска, Гоша из Артёмовска и Витя из Славянска. А в соседней камере оказался отец Андрей.
В нашем корпусе в одной из камер была оборудована небольшая церковь. Ну, не церковь, а её подобие. И приходил тюремный священник — отец Владимир. Хороший был мужик — долго добивался, чтобы ему разрешили службу проводить среди «политических» — к уголовникам его и раньше пускали. А прийти на службу для арестантов — это не только возможность поддержать себя морально, ведь когда духом упал, то даже неверующие обращались к Богу. Это ещё и возможность наладить «дорогу» — «пробить» пути поступления в камеру курева, продуктов, в том числе чая. Без чая и табака в тюрьме совсем плохо. А многим арестантам, особенно тем, кто не местный, передачи не приходили. Как говорил мой сокамерник Гоша из Артёмовска, отмотавший по тюрьмам и зонам в общей сложности 15 лет, про тюремную баланду — «на этом можно протянуть, хотя по вкусу напоминает дерьмо». А поскольку «политическим» телефоны — в отличие от урок — иметь было запрещено, а уголовники с нами не желали «строиться», то есть, идти на контакт, то приходилось изыскивать способы «загнать» в камеру сигарет, чая или хлеба, а то и что-нибудь более калорийное.
И вот на службе стали выясняться некоторые интересные подробности. Дело в том, что отцу Андрею, который попал в соседнюю с нами камеру, каждый день приходили передачи. Его поддерживала местная епархия, и, судя по всему, поддерживала неплохо. Поскольку я к тому времени уже имел какой-то авторитет на корпусе, то охранники и баландёры, которые все были из уголовников, рассказали о том, что «засылают» отцу Андрею. Да, собственно, мы и слышали, как при передаче дежурная из спецчасти перечисляла доставаемые из сумок продукты: печёночный паштет, сало, колбаса, пряники, мёд, сгущённое молоко и так далее. Для нас, сидевших на баланде, поскольку нам никто передач не присылал, даже хлеб с сахаром был лакомством. Сахара же нам выдавали по две чайных ложки в день на человека. Соли не давали вовсе, приходилось договариваться с оперативным сотрудником и дежурными. Ну а про какие-то деликатесы мы могли только мечтать.
Так вот, с нами отец Андрей не делился ни разу. Совсем. Зато постоянно одаривал и дежурных контролёров, и хозобслугу, то есть, уголовников. Я это знал оттого, что с ними отношения наладил нормальные, и они сами со мной делились — то чаю подгонят, то курева, то «кабана» загонят с салом и печеньем. И вот такое отношение бывшего сокамерника как-то напрягало.
Конечно, просить в тюрьме — западло. Но обращаться с просьбой к своим — нормально. Не просить, а именно обращаться с просьбой. Не сидевшим трудно понять тонкости тюремного лексикона. Обычно, выходишь на связь с соседями через «голосовую почту» — кричишь в окно. Сначала дежурные нас прессовали за это — могли камеру поставить в коридор «на растяжку», отбуцкать, но потом после успехов российских войск их попустило. И мы этим воспользовались. Обычно крикнешь номер камеры, тут же отзовутся, узнаёшь новости, передашь свои, мол, кого на следствие, кого в суд готовят, а в конце — «братва, как у вас с куревом и чаем?». За спрос не бьют в нос, если у ребят есть «грев»», то как не поделиться с пацанами? Они отвечают — «у нас нормально, есть проблемы?». Ясный перец, есть. И договариваемся, что по утряне через баландёра подгонят нам «кабанчика». Так и выживали. Но при этом соседняя камера получала по три-четыре посылки в день — не только отца Андрея спонсировала православная церковь, соседи у него тоже оказались «бобрами» — так в тюрьме зовут тех, кто «кучеряво» живёт и имеет постоянные «дачки» с воли. И хотя мы на прогулке пару раз намекали на то, что Бог велел делиться, особенно помня о том, каким к нам пришёл недавно отец Андрей, он блаженно улыбался и молчал.
Но вот на одном из богослужений он вдруг подошёл к нашему Вовану — своему земляку, и спросил его о том, о сём. Мол, не надо ли тебе чего, Вова? Мы все обалдели, но я тут же подсказал Вове, чего ему именно надо — чай, сахар, сигареты, пряники и фрукты, например, лимон. Отец Андрей недовольно посмотрел на меня и отвёл Вову в сторонку — пошептаться. Как потом нам рассказал сам Вова, священнику нашему скоро надо было ехать в суд по своему делу, и ему требовался свидетель, который бы рассказал, как его, отца Андрея, били. И вот тут-то и понадобилась «забота» о соседях.
Однако ни в тот день, ни на следующий дачка к нам так и не зашла. Мы намекали путём условного стука в стенку, передавали привет через баландёра — реакции ноль. В конце концов, я взбесился и прямым текстом по «голосовой почте» проорал, что обещания надо выполнять. Тишина.
И вот тогда мы с Гошей из Артёмовска стали, что называется, «исполнять». Ну, то есть, дурогонить. Мы садились у окна, и я начинал орать «Господи, покарай обманщика!». А потом — «отец Андрей, бороду сбрей!». Гоша просто сидел и иногда дурным голосом орал «отеееец!!!». А потом мы хором читали «молитву»: «Отче наш, хлеб нам насущный дай, но сначала забери у своего неразумного слуги!». Это подействовало — после получасового «концерта» открылась «решка», и в камеру баландёр передал пачку сигарет! Для шестерых курящих в камере это был царский подарок. Однако больше этот приём не проканал.
Это только один штрих к поведению отца Андрея, но красноречивый. Позже «тюремный телеграф» принёс весточку о том, почему же священника упрятали за решётку. Оказывается, он «работал» в Лисичанске, что называется, и вашим, и нашим. Сначала он якобы выдавал данные ВСУ-шников российской стороне, но когда запахло жареным, то стал передавать данные «ждущих Русского мира» в СБУ. Причём, дело не в том, что делал священник, а в том, как он это делал — он использовал для этого исповедь. Выведывая настроения своей паствы, отец Андрей передавал полученные сведения в СБУ. Именно этим объясняется лояльное к нему отношение после того, как он попал в Днепропетровское СИЗО. Хотя и не спасло его это от ареста.
Говорили, что священнослужители из УПЦ Киевского патриархата и УПЦ Московского патриархата использовали доносы в СБУ, как средство в своих междоусобных церковных войнах, а после гонений на «московских попов» внутри УПЦ МП стали сводить между собой счёты батюшки разных приходов. И, якобы, отец Андрей также приложил к этому свою руку. Я разговаривал с Серёгой, который пел в церковном хоре одного из храмов Лисичанска, и он много чего мне рассказал, что называется, про «их нравы».
Одним словом, удивляет, что Андрея всё же осудили, ибо он явно шёл на обмен военнопленными и даже подписал какую-то бумагу, в которой изъявлял своё согласие пойти на обмен. Такие бумаги подписали все политические заключённые, когда начались процессы обмена военнопленных, и к нам пришли какие-то представители Координационного штаба по обмену. Но именно священнику из Лисичанска первому, ещё в мае, предложили такой вариант. Однако ситуация поменялась, и в угоду политическим играм с церковными темами отец Андрей был осуждён.
А, может, есть не только украинский суд? Может, есть и Высший судья?