Посёлок Александровка на западной окраине Донецка, как и соседние с ним Трудовские и Старомихайловка, не выходит из военных сводок. Каждый день здесь рвутся снаряды и мины, разрушаются дома, получают ранения и гибнут мирные жители. Оккупированная ВСУ Марьинка, откуда и ведутся ежедневные обстрелы, настолько близко, что из Александровки видны крыши её домов. Сегодня я еду туда.
Аккуратные ухоженные домики, пышная природа, водоём, вдали – терриконы, покрытые снегом зимой и увитые зеленью деревьев летом. Типичный дачный посёлок на краю миллионного мегаполиса. На улице много людей. Сегодня по-настоящему тепло, яркое синее небо без единого облачка, светит солнце. Жители посёлка убирают прошлогоднюю листву – дым от костров приятно щекочет ноздри. С детства люблю этот запах. Некоторые уже что-то высаживают в огородах. Идиллия. Если бы не разбитые дома, изувеченные осколками снарядов заборы, сгоревшие крыши, периодические выстрелы из минометов и стрелкового, которые сразу дают понять, что эта идиллия – обманчива, а война совсем рядом.
Ирина ждёт меня у ворот своего дома на улице Кирова. Рядом запорожская трасса. За ней – Марьинка. Спрашиваю, где позиции ВСУ. Ирина показывает рукой немного вперёд и отвечает:
- Видишь жёлтую газовую трубу?
- Да.
- Вот за ней уже они.
По спине проходит лёгкий холодок. Так близко к позициям ВСУ я ещё не находилась.
- Поэтому нам тут лучше не стоять. В любой момент могут выстрелить. Идём в дом, - говорит Ира.
Заходим во двор. Часть окон в доме заложена кирпичом.
- Прилёты, - поясняет Ира. – В доме ни одного целого окна не осталось. Некоторые затянули плёнкой, а вот эти решили совсем заложить. Во всяком случае – пока. Пока война не закончится. Ставить новые окна смысла нет - каждый день обстрелы.
В доме нас уже ждут шестеро ребятишек. Ещё один ребёнок – на занятиях в школе. Самой младшей - Катюше – полтора года. Малышка родилась и растёт на войне. Половину своей крохотной жизни она провела в сыром и холодном подвале дома.
Старшему Олегу – 13. На фоне постоянных обстрелов и дикого испуга, когда снаряды рвутся вокруг дома, у мальчика развилась эпилепсия. Родители покупают ему дорогостоящие (для семейного бюджета) лекарства, в месяц на это уходит порядка трёх тысяч рублей. Благодаря лекарствам, приступы у Олега нечастые. И именно поэтому ему не дают инвалидность. Получается замкнутый круг – если ты самостоятельно лечишь своего ребёнка, пытаешься всеми возможными способами облегчить его страдания – инвалидность ему не дают и с лекарствами не помогают. Не будешь лечить сам, наблюдая за тем, как твой сын мучается – только тогда дадут инвалидность и помогут. Ирина с мужем не хотят наблюдать за страданиями ребёнка, а потому лечение старшего сына полностью легло на их плечи.
Ирина говорит, что и в Спартаке есть несколько таких случаев, когда люди заболевали эпилепсией на фоне испуга от войны…
Бюджет семьи с приходом войны скукожился донельзя.
- До войны мы жили очень хорошо, - говорит Ирина. – Муж работал на шахте, я занималась детьми и хозяйством. Держали кур, уток, гусей, поросят – всего порядка 300 голов. Огород большой был. Сами ели, людям продавали. А теперь ничего нет. Война забрала всё.
До войны Ирина с мужем и детьми жила в селе Весёлое на севере Донецка. Село вплотную примыкало к донецкому аэропорту. Сейчас от аэропорта остались руины. От села, впрочем, тоже.
- Наш дом разбило. Осталась только кухня относительно целой. Иногда домой приходит мама, покопаться в огороде, отвлечься от страшных мыслей. Деда дом разбит. Бабушкин дом разбит. Дядин дом разбит. Ни одного целого дома в Весёлом не осталось. А улица Колхозная просто стёрта с лица земли. Приезжали к нам в Весёлое чехи, комиссии разные приезжали, говорят, восстанавливать тут уже нечего. Нужно всё строить заново, с нуля.
Ирина перебралась в Александровку к родственникам. У них четверо детей, у Ирины с мужем – трое. Итого на две семьи – семь ребят. Приветливые, дружные, девчонки – 8-летняя Шура и 10-летняя Настя – постоянно тискают и целуют маленькую Катюшу. Олег и четырёхлетний Миша смотрят на «девчоночьи нежности» по-мужски снисходительно.
Муж Ирины работал на шахте имени Засядько в Донецке. Но ещё до перехода её под внешнее управление рассчитался – зарплату там не платили три месяца. Терпеть дольше не было ни сил, ни возможностей – нужно кормить детей. Зарплата шахтёра на некогда ведущей шахте отрасли в войну составляла 5 тысяч гривен (примерно 10 тысяч рублей). Сейчас муж устроился на государственную шахту имени Челюскинцев, зарплату обещают более высокую и без задержек.
Всю войну семья живёт в Александровке. Ирина отлично запомнила её начало. 6 июля 2014-го ВСУ обстреляли посёлок. Ира в тот момент мыла окна и видела, как летели и рвались снаряды. Тогда погибли сразу две семьи. Одну семью показали по телевидению, а вторую нет. Интересуюсь, почему так.
- Наверное, потому, что там страшно, что было. Снаряд попал прямо в дом, прямое попадание. Погибли 4 детей, мать, отец и бабушка. Разорваны в клочья были….
19 октября 2014-го в дом к соседям «прилетело». Взрывной волной у Иры тогда снесло крышу и выбило окна. В 2015-м «прилетело» уже к Ире. Снарядом разбило веранду дома, снова вылетели все окна, которые семья только-только поставила. Теперь ремонт не делают, ждут окончания войны.
В доме нет ни одного целого окна
Тогда же, в 2015-м, в посёлке прямым попаданием снаряда убило ещё одну многодетную семью. Погибли отец и мать, их старшая дочь с женихом. Сиротами остались двое малышей, которые лишь чудом остались живы.
Улицы посёлка насквозь простреливаются украинскими снайперами. Маленькой школьнице Яне снайперская пуля угодила прямо в телефон, срикошетив в руку. Если бы не телефон – ребёнка уже бы не было в живых, украинский снайпер целился в голову.
Во время самых страшных обстрелов семья выезжала к бабушке мужа, которая живёт в центре Донецка. Тогда, в двухкомнатной хрущёвке, жили 11 человек.
- В тесноте, да не в обиде, - говорит Ира. – Зато живы остались. Правда, мародёры, пока нас не было, вынесли из дома всё, то есть абсолютно всё: холодильник, два телевизора, компьютер, стиральную машину, всю мелкую бытовую технику, посуду. Вынесли даже Катины памперсы и детские трусы.
Буквально недавно, когда обстрелы усилились, семья вновь укрылась у бабушки. И снова их ограбили мародёры. На этот раз украли весь инструмент, металл и металлолом, все удочки мужа, а из подвала вынесли консервацию. У соседа украли из сарая уголь.
Поэтому теперь семья старается не покидать посёлок. Все обстрелы пережидают в подвале. Там же провели почти весь 2014-й и 2015-й годы. Днём ещё выбирались на улицу, готовили еду на костре, а ночью спали там. «Лежали штабелями» - говорит Ирина. От подвальной сырости на лёгкие Ирины осел плесневый грибок. Началась страшная аллергия, Ира раздулась как воздушный шар. Вызвали «скорую», но под обстрелом врачи ехать в Александровку отказались. Иру спасла доктор, живущая на соседней улице. Женщина под артобстрелом прибежала и сделала все необходимые Ирине уколы. Вообще, по словам Иры, «скорая помощь» в Александровке - редкий «гость». Во время обстрелов не едет она ни к беременным, ни к сердечникам, ни к детям. Больных предлагают самим вывозить в больницу. У кого есть машина – тот делает это сам, у кого нет – тем помогает глава посёлка Константин Викторович, он и больных, и раненых вывозит на своем автомобиле.
Ирина с детьми ведут меня в подвал – показывать своё убежище.
Здесь чисто, есть свет, но действительно очень сыро. Ребята рассказывают мне о том, как ходят в школу под пулями и снарядами. Школа серьёзно пострадала во время обстрелов. Дети и в ней регулярно спускаются в подвал, там ждут, когда ВСУ успокоятся и перестанут убивать их семьи и разрушать дома.
Такая вот страшная судьба выпала детям Донбасса – большую часть времени проводить в подвалах, скрываясь от смертоносных обстрелов.
Десятилетняя Настя очень хочет рассказать мне о своей бабушке, которая во время самых сильных обстрелов посёлка, укрывала семью у себя в квартире. Старушке 83 года, детство её пришлось на Великую Отечественную Войну, а старость – на войну донбасскую. Детство Насти и всех её братьев и сестёр проходит по такому же сценарию. Но, может быть, хотя бы у них будет счастливая старость?
На мой вопрос о том, чего они больше всего хотят, ребята дружно кричат: «Мира!». Этого же хочет и Ирина. Она до сих пор боится обстрелов. «Пусть будет голод, холод, разруха, лишь бы только не стреляли! Лишь бы только перестали стрелять! Чтобы мы не боялись ходить по улице, чтобы детвора, наконец-то, погоняла на велосипедах. Я же не разрешаю им на улицу выходить погулять. Только во дворе, рядом с подвалом. В любой момент могут начаться обстрелы. А они хотят с ветерком на великах прокатиться! А ещё я очень хочу мира и тишины, чтобы не реализовался мой самый страшный ужас. Я вот думаю иногда: если накроет нас всех в доме снарядом, значит, так дано. Но если очнёшься после обстрела, ты инвалид, а вокруг тебя мёртвые дети – это самое страшное, это просто невозможно пережить»…