В прошедший понедельник в Пекине завершилась грандиозное политическое событие, хотя внешне оно имело чисто экономическое содержание.
Коммунистическое руководство Китая провело глобальную конференцию по вопросам мирового экономического развития под лозунгом «Один пояс – один путь», на которую съехалось представители более 100 государств, причем 29 государств были представлены первыми лицами.
Важность это конгресса состояла и в том, что впервые Китай брал на себя функцию будущего лидера мировой экономики и мировых финансов, а во вступительной речи Председатель СИ выдвинул в очередной раз концепцию «суверенной глобализации». «Воленс ноленс» это был смысловой удар по нынешнему лидеру глобализации – США, которые практические не были представлены как и весь Запад на этом действии. Между тем главным гостем пекинского собрания был Президент РФ Владимир Путин. Именно ему предоставили слово вслед за Председателем СИ. И только после российского деятеля выступил Генеральный Секретарь ООН и все другие почетные гости: главы Турции, Индонезии, стран АМЕАН и Ближнего Востока. Можно сказать, что в Пекине прошло установочное совещание «будущей структуры мира» в противовес Западу и США, хотя само китайское руководство делало все возможное, чтобы не обострить отношения с новым президентом Трампом и не придать встрече уж откровенно антиамериканский характер. Вашингтон еще очень силен, и ему приходится делать «коу-тоу» со стороны Китая, да и всех других держав. К установочным положениям Председателя СИ о том, что китайский подход к глобализации не навязывает и небудет навязывать ни идеологию, ни политический или экономический строй строй, Владимир Путин добавил важнейшее теоретическое положение о необходимости сопряжения евразийского сообщества и Шанхайской организации сотрудничества с китайской стратегии «шелкового пути». Именно так будет выстраиваться мир будущего к ужасу представителей реакционных кругов Запада и США, а также отечественных прозапданых либералов вроде Чубайса, Кудрина, Набиулиной, Силуянова и многих других, которые прочно засели в российских государственных организациях и ведомствах. Их время катиться к концу. И первое лицо Российской Федерации, участвуя этих мероприятиях не мог не задумываться над причинами ошеломляющих успехов коммунистического Китая.
Когда на Давосском форуме в феврале 2017 года Си Цзиньпин заявил о том, что место привычного «эксклюзивного» глобализма по-американски готов занять «инклюзивный» глобализм по-китайски, это вызвало в рядах мировой финансово-экономической элиты немалое смятение, добавив к атмосфере царившего там, по признанию Чубайса, «всеобщего ужаса» (среди либерал-монетаристов, разумеется) еще больше шока и трепета. Хотя, по большому счёту, ничего неожиданного и странного в словах Председателя КНР не было — сильные производящие экономики всегда выступали за свободу торговли, открытость рынков и отмену любых ограничений. Просто потому, что это им выгодно. И наоборот, экономики слабые всегда вынуждены проводить политику протекционизма, защиты своих рынков и своих производителей. Просто потому, что в противном случае им на долгие годы гарантированы обнищание, разорение, нищета и поглощение более сильными соседями по планете, ближними и дальними.
И рано или поздно из Китая, который уже в 2015 году стал по объемам «экономикой номер один» в мире, подобное заявление должно было прозвучать. Насколько удачным был выбранный для этого китайскими товарищами момент — можно и поспорить, хотя после Брекзита и победы Трампа на выборах 45-го президента США, которая жестко оспаривалась его оппонентами, сила «коллективного Запада», казалось бы, резко упала, а сила «красного дракона» возросла. Об экономическом рывке, который совершил Китай за предыдущую треть века, наглядное представление могут дать следующие цифры. В 1983 году ВВП КНР оценивался в 301,8 млрд. долл., составляя примерно 7,5% от аналогичного американского показателя и, соответственно, около 30% от показателя РСФСР, а в 2016 году, по данным МВФ, он достиг 21,292 трлн. долл., превосходя американский на 14%, а российский — в 5,6 раза. То есть китайская экономика за эти 33 года увеличила свой объём в 70,5 раз при среднегодовых темпах роста в 8,8% (впрочем, колебания составляли от 2,3% в 1990 году до 13,6% в 2007 году, но падения не было никогда). Даже при темпе роста в 6% китайцы в 2017 году дополнительно «сгенерируют» 1,27 трлн. долл., или почти треть всего российского ВВП 2016 года. Это грандиозная цифра, и если нынешние экономические тенденции сохранятся, Китай очень быстро окажется «впереди планеты всей», саккумулировав у себя производство критически важных для человечества «линеек» товаров и услуг, а также научно-технической продукции.
Немаловажно и то, что население КНР за эти годы увеличилось с 1032,35 до 1376,57 миллионов человек, или на 33,35%, в то время как население России — со 142,17 до 146,54 миллионов человек, или всего на 3,07%.
Все эти цифры, характеризующие «китайское экономическое чудо», камня на камне не оставляют от расхожих либерально-монетаристских тезисов о том, что плановая социалистическая модель экономики не выдерживает конкуренции со стороны модели корпоративно-рыночной, что «частник всегда эффективнее государства», а «кровавый советский эксперимент» столкнул «Россию, которую мы потеряли», на обочину мировой истории. Можно сколько угодно говорить о том, что «индустриальный» Китай по мере своего развития точно так же упрётся в «постиндустриальный барьер», как это якобы произошло в 80-е годы прошлого столетия с СССР и повторит его печальную судьбу; что причиной «китайского чуда» стало политическое решение «мирового правительства» об открытии западных рынков для товаров с маркой Made in China, которое можно пересмотреть и «в обратную сторону»; что, наконец, никакого «социализма» в современном Китае нет, — всё это ничуть не отменяет того факта что КНР реально ОБОГНАЛА в своём экономическом развитии ВСЕ страны мирового капитала и стала «мастерской мира» — такой же, как после 1815 года была Великобритания, а после 1941 года — США. И что основой «китайского чуда» была и остается социалистическая плановая модель в базовых отраслях экономики.
Разумеется, на таком китайском фоне вопросы о том, чем все эти годы занимались российские власти, задавать как-то даже неприлично. А объяснить, почему за провальную либерал-монетаристскую экономическую модель все российские правительства после 1991 года держатся, как чёрт за грешную душу, просто невозможно. А как эта компрадорская, разработанная специально для «банановых республик» «третьего мира» модель уживается с независимой внешней политикой Кремля — вообще за гранью понимания. Тем не менее, мы имеем то, что имеем, а Китай — предъявляет претензии на глобальное лидерство, готовясь заменить в этом качестве США.
С высокой долей вероятности можно предположить, что этот процесс будет непростым и достаточно долгим. Ведь, например, для того, чтобы после образования Федеральной резервной системы США американский доллар окончательно заменил в качестве главной мировой валюты британский фунт стерлингов, а сами Соединенные Штаты стали бесспорной «державой номер один» Запада, потребовалось более трмдцати лет и две мировые войны, да и то — с 1945-го по 1991-й год мир оставался «двухполярным», а место мирового лидера у США оспаривал Советский Союз. Вряд ли смена глобального лидера в двадцать первом веке произойдёт быстрее и легче, нежели в двадцатом.
Тем более, что у современного Китая, по сравнению с Америкой, есть целый ряд существенных недостатков и слабостей. Некоторые из них принципиально устранимы самим Китаем в течение определенного времени в рамках существующего геополитического статус-кво, но некоторые требуют либо внешней поддержки, либо масштабного изменения существующих границ.
Прежде всего, Китай не обладает ни военно-стратегическим превосходством, ни даже военно-стратегическим паритетом с ведущими вооруженными силами современного мира, прежде всего — США и Россией. Поэтому «силовая» составляющая китайского лидерства не просто заметно уступает американской, но и, можно сказать, «стремится к нулю». Даже защита Пекином собственной территории в случае масштабного военного конфликта находится под вопросом — не говоря уже о «проекции силы» на другие регионы планеты, с чем США даже сейчас справляются без особых проблем, распоряжаясь более чем тысячей военных баз в подавляющем большинстве стран мира (официально Пентагон признает наличие 435 баз в 78 странах), а также мощными военно-морскими и аэрокосмическими группировками, пока отсутствующим у КНР. Более того, у Китая, в силу объективных географических причин, имеется выход только к одному океану — Тихому, да и тот нельзя назвать полностью «свободным», в то время как США обладают выходом сразу к трем океанам: Тихому, Атлантическому и Северному Ледовитому, а в Индийском океане на постоянной основе базируется 5-й флот US Navy, контролирующий практически всю акваторию важнейших «танкерных» грузоперевозок. Таким образом, внешняя торговля, которая является одной из главных опор китайской экономики, принося в год 500-600 млрд. долл. чистой прибыли критически зависит от тех же США.
Китайская валюта, жэньминьби, более известная под названием «юань», лишь в прошлом году получила статус международной резервной валюты (правда, сразу получив 10,92% «валютной корзины» МВФ, обогнав и японскую иену, и британский фунт стерлингов), а в финансовых транзакциях его доля составляет пока всего лишь 2,3%, тем не менее, продемонстрировав почти четырехкратный рост с 2013 года. Но до позиций доллара (72%) и евро (19,9%) юаню, конечно, еще далеко. Поэтому доминирующей «мировой» валюты в распоряжении Пекина тоже нет. Данные обстоятельства приводят к тому, что Китай является «экспортной» экономикой с положительным платежным балансом, а США — «импортной», обладающей не только внешнеторговым и бюджетным дефицитом, но и гигантским федеральным долгом. Китай обладает ценными бумагами США на сумму более чем в триллион долларов, но не имеет возможности превратить их в какие-либо реальные активы.
Особую роль играет момент продовольственной безопасности. Сельское хозяйство КНР в значительно меньшей мере технологично и производительно, чем агропромышленные комплексы США и Европы, а населения в нем гораздо больше. Доля продовольствия в китайском импорте непрерывно растет, и по итогам 2016 года достигла 6,73%, или около 107 млрд. долл. — это примерно шестая часть китайского оптового продовольственного рынка. В то же время США являются нетто-экспортерами по зерну, овощам и мясу, не говоря уже о деятельности таких гигантов, как Monsanto, Coca-Cola и Pepsico, по большому счёту импортируя только фрукты и орехи. Понятно, что продовольственная уязвимость также не является плюсом для Китая в этой «войне цивилизаций».
Наконец, провозглашенная Пекином идеология «социализма с китайской спецификой» имеет слишком мало шансов на то, чтобы завоевывать сторонников за пределами КНР — в отличие от американского «неолиберализма», носящего подчёркнуто «общечеловеческий» характер. Достаточно трудно представить себе некое американское подобие «чайнатаунов» за пределами территории США, если только не рассматривать в качестве таких «сеттльментов» упомянутые выше военные базы и лагеря. Выраженное этнокультурное «лицо» китайского «лидерства» в данном отношении сильно уступает мультикультурной, пронизывающей все страны мира, «агентуре влияния», которую сформировала «империя доллара».
Всё это делает «глобализацию по-китайски», одним из главных проявлений которой сегодня выступает проект «Экономической зоны Нового Шелкового Пути» (ЭЗНШП), более чем специфической и направленной, в первую очередь, на оптимизацию логистики китайского экспорта, на маршрутах которого в перспективе 30-50 лет действительно может возникнуть новая структура экономики. По сути, сравнимым с «зоной Нового Шёлкового пути» и уже практически готовым проектом является Транстихоокеанское торговое партнерство, о выходе из которого сразу же после своего избрания заявил Дональд Трамп. Но, скорее всего, там заложено немало капканов, которые способны сильно огранить свободу действий КНР как в зоне АСЕАН, так и во всем мире. «Пекинский обком», в отличие от «вашингтонского», не может позволить себе внешнеполитические стратегии «управляемого хаоса», «большой дубинки» или «банановых республик». Практически единственным инструментом, находящимся в его распоряжении, являются инвестиции в реальный сектор экономики своих партнеров, причем, по преимуществу,— в транспортную инфраструктуру или «дополняющие» точечные производства.
Отсюда понятны как противоречивые экспертные оценки перспектив данного китайского проекта, так и достаточно скромные результаты его реализации. Тем не менее, для Китая лозунг «Один пояс, один путь»
КНР делает только первые и не слишком уверенные шаги на пути глобального лидерства, и в интересах России здесь максимально помочь своему стратегическому союзнику — по целому ряду причин.
Прежде всего, усиление «красного дракона» неизбежно приведет к нарастанию конфликтного потенциала по линии США—КНР, соответственно, снизив напряженность американо-российского взаимодействия, да и взаимодействия с «коллективным Западом» в целом.
Во-вторых, обладая почти идеально комплементарным КНР сырьевым, научно-технологическим, военным и геополитическим потенциалом, Россия вправе рассчитывать на особый статус в отношениях с ним: и сегодня, и, в особенности, на перспективу,— поскольку ни одно другое государство современного мира не в состоянии оказать Китаю практически всю необходимую ему для выхода на безусловную позицию глобального лидера помощь. Именно эту позицию российский президент озвучил в своих выступлениях на проходившем 14-15 мая в китайской столице международном форуме «Один пояс, один путь», настаивая на том, что деятельность официального Пекина по реализации своих инициатив в рамках ЭЗНШП не должна препятствовать планам проводимой под российской эгидой евразийской интеграции и обязана координироваться с ними. «Именно с таким подходом мы считаем возможным рассматривать повестку дня, предложенную сегодня Китайской Народной Республикой», — подчеркнул Владимир Путин. Примут ли эту российскую позицию наши партнеры из КНР: не к сведению, а к исполнению, — вопрос пока открытый, но, пожалуй, это была весьма своевременно сделанная коррекция: именно сейчас, пережив угрозу выдвижения практически к собственному побережью сразу трёх из девяти авианосных ударных групп США, значение военных аспектов российско-китайского стратегического союза для товарищей из Чжуннаньхая выглядит предельно актуальным. Тем более, что действующий американский президент продемонстрировал, что не испытывает никаких комплексов насчёт помахать дубинкой, а от предупреждений о начале ударов «томагавками», в принципе, может и отказаться.
Здесь нет никакого «политического цинизма» — достаточно напомнить о том, что КНР держит в своих золотовалютных запасах более чем на триллион долларов treasures американского казначейства, то есть минимум на эту сумму прямо вкладывается в экономику США. Примерно таков порядок цены выданного «красному Китаю» входного билета на мировые рынки. И если администрация Трампа периодически грозит объявить этот билет недействительным и требует доплатить за него в виде новых пошлин на китайские товары и услуги, то комплексная поддержка китайских союзников со стороны России вряд ли должна рассматриваться как бессрочный и бесплатный «бонус» к этому билету. Тем более, что на внешнеполитических фронтах российские успехи уже очевидны для всех и неоспоримы, а тезис об «агрессивной России», любыми средствами стремящейся восстановить своё влияние во всём мире, в глобальных масс-медиа сегодня так же популярен, как во времена Обамы был популярен тезис об «изолированной стране, с порванной в клочья западными санкциями экономикой», которая с минуты на минуту должна подписать полную и безоговорочную капитуляцию на условиях США и их союзников.
Что, впрочем, ничуть не отменяет необходимости отказа Кремля от «вашингтонского консенсуса» в социально-экономической сфере и перехода к более вменяемому использованию российских ресурсов, включая советский «запас прочности», которые, несомненно, велики, но отнюдь не бесконечны, — в противном случае не исключены самые катастрофические последствия, вплоть до гражданской войны «всех против всех» и утраты Российской Федерацией государственного единства. Вот такие вот мысли могли проноситься в голове Владимира Путина.